Эволюция социальных форм

Историчность структур человеческого опыта. – Схемы деятельности как связи бытия и стандарты общения. – Выработка элементов социального мышления. – Становление понятия обособленного индивида, абстрактной социальной связи, социального качества вещей. – Выделение абстрактных форм социального процесса и возможность появления общественной науки. – Экономика как метафизика общественного производства. – Социальное бытие во временном измерении. – Обществознание и реальные абстракции для построения его картин. – Поиски масштабов для характеристики социального процесса.

Еще совсем недавно распространенным, в том числе и в философии, было представление о «нейтральных» или неизменных формах, которые, в отличие от специализированных научных или практических форм, существуют как своего рода постоянные величины человеческого бытия.

К ним пристраиваются или над ними надстраиваются новые культурные схематизмы, но сами они остаются постоянными мерками человеческой деятельности, естественно сопровождающими поступки каждого нормального человека.

Лишь в последние десятилетия этот взгляд начали теснить научные положения и практические предположения, связанные с пониманием того, что именно формы обыденного поведения и мышления должны меняться, и меняться быстрее, чтобы люди с меньшим напряжением решали проблемы современной жизни.

Ощущение новизны меняющихся форм человеческой деятельности получило подкрепление в научных исследованиях архаической истории человечества, в тщательном описании первых месяцев и лет становления человеческой личности.

Оказалось: как в истории рода, так и в истории индивида схемы поведения, прежде чем стать для человека естественными нормами, должны были пройти длительную проработку в общении и деятельности людей. Только тогда они приобретали значение квазиприродных автоматизмов человеческого поведения, только тогда они и могли «скрыть» историчность своего возникновения. Самостоятельное использование человеческих предметов уже годовалым ребенком в этом случае кажется вполне естественным. А попытка человека ввести новую схему действия, если она не вписывается в существующие формы общения, может расцениваться как противоестественная. Вообще индивидуальное новаторство такого рода является, видимо, сравнительно поздним продуктом человеческой истории: на первых порах такие новообразования носили фактически эволюционный характер и шли «поверх» медленного течения человеческой повседневности. История воспроизводства и история модификации схем человеческой деятельности постепенно расходились. В разделении совместной деятельности людей эта дивергенция со временем стала вполне очевидной.

Расхождения и противоречия обыденного рассудка и научной логики – это как раз проблема, указывающая на то, что темпы и ритмы обыденного и научного мышления перестали сочетаться, обрели свою особую «метрику», предъявили людям различные требования. У каждого из этих способов осмысления реальности стала складываться своя собственная история, и каждая из этих историй по-своему зависела от людей, по-своему встраивалась в их сознание, диктовала им свою логику мышления и поведения.

На первом плане истории форм человеческой деятельности – растущее многообразие схематизмов человеческого поведения, сцепление этих схем в различные «связки», «ряды», совокупности и т.д. Но наиболее явственно историзм этих схем просматривается в изменении характера отношений человека к этим схемам на разных этапах социальной эволюции, к их роли в жизни и развитии человеческого индивида.

На ранних стадиях общественной истории индивид принимает схемы деятельности как естественный закон своего бытия. Он фактически отождествляет себя с той последовательностью схем, которые предлагает ему род: человек формируется и живет как индивидуальное воплощение родового ритуала, родового мифа, повторяя (и тем самым сохраняя) в своем поведении издавна сложившиеся формы общения и действия.

В ходе развития практических возможностей общества жесткая схематизация поведения индивидов становится затруднительной и далее нецелесообразной. Вырабатываются схемы, задающие лишь общие формы взаимодействия людей соответственно особым социальным позициям, видам занятий, обобщенным ситуациям. Так, например, в области нравственной на смену жесткой регламентации запретов приходит ряд основных заповедей, а те в свою очередь концентрируются в обобщенных нормах и принципах человеческих взаимоотношений. Условно говоря, «схемы-хозяева», полностью подчинявшие себе поведение человека, уступают место «схемам-ориентирам», очерчивающим человеку поле жизни и деятельности, высвечивающим яркий образ мира, предстоящего ему или окружающего его. Естественно, возникает дистанция между «схемами-ориентирами», «схемами-символами» – с одной стороны, и повседневным опытом человека – с другой. Человеку приходится собственными силами приспосабливать к своей жизни имеющиеся в его распоряжении схемы деятельности: теперь уже на индивидном уровне возникает проблема освоения и выработки жизненных форм, а стало быть, и проблема индивидуального пути, особой человеческой биографии, личностного выбора.

Еще столетие назад эта проблема казалась периферийной для жизни основной массы людей, для общества, описывалась и воспринималась в индивидуалистическом и романтическом духе. Однако темпы социальных изменений заставили общество и индивидов иначе взглянуть на нее, ибо способность людей трансформировать схемы своей деятельности вошла в круг необходимых условий сохранения нормального человеческого бытия. «Схемы-ориентиры» и «схемы-стандарты», таким образом, попадают в зависимость от самореализации людей, от согласуемого, но динамического и изменчивого процесса их события.

Пока я только намечаю сюжет отношений человека с формами социального процесса, которым он подчиняется, которые он воспроизводит, меняет, создает. Важно подчеркнуть причастность самого человека к выработке этих форм, их сопряженность с «внутренней» и «внешней» жизнью человеческих индивидов, со схемами их деятельности, общения, сознания. Эволюция этих форм во времени многообразна и в определенном смысле аналогична биологической эволюции, если, разумеется, иметь в виду не структуры организмов, а схемы их поведения. Разнообразно представлена она и в пространстве человеческой истории, в различных географических, этнических, национальных системах человеческого взаимодействия.

Здесь мы сталкиваемся не только с вариациями «схем-стандартов», «схем-ориентиров», «схем-понятий», но и с неодинаковыми потребностями в схематизации социальных форм, с предпочтениями «схем-образов» «схемам-знакам» или «схем-понятий» «схемам-символам».

Культурологи, например, подметили, что в русском логосе отдается предпочтение «схемам-символам», что существует некое априорное предпочтение неопределенности (не-до-определенности) перед определенностью, что «схемы-ориентации» открывают некоторое пространство мысли или действия, но не очерчивают конкретных контуров поля приложения человеческих сил. В таком логосе существует и продолжает действовать установка на преодоление узких, «схематичных» определений, выделяющих и подчеркивающих минимум признаков предметов. Наоборот, предполагается неподвластность предмета определению, неспособность определения быть выражением бытия предмета. Такое текучее, размытое, нефиксированное видение природы, социальности, человека конечно же поддержано реальным поведением людей, противоречиво сочетающим творческую открытость и отсутствие традиций четкого предметного мышления.

Четкость схем человеческой деятельности и их предметных смыслов косвенным образом указывает на практическую проработку этих схем, на их формирование в истории. Проходят тысячелетия, прежде чем человек начинает отличать себя от тех связей и зависимостей, по формам (или по логике) коих он действует. Должны произойти большие и длительные изменения в опыте и культуре человечества, прежде чем люди начинают смотреть на вещи через призму связей и действий, эти вещи использующих. Видение колеса во вращательных процессах и окружности в колесе – как бы мы ни относились к проблеме авторства – это видение, выработанное поколениями. Это – схема-идея, пронизавшая опыт не только отдельного человека. И в этом плане форма – не психологическая, а форма вырабатываемая, модифицируемая людьми в ходе ее использования, форма историко-культурная.

Учет меняющейся «жизни» схем человеческой деятельности позволяет, пусть пока предположительно, говорить о том, что любой человеческий опыт, любая человеческая психика, любой «здравый» смысл содержит в себе более или менее определенные структуры, выработанные или воспринятые. Психика человека неизбежно оказывается психологией, ибо скрыто или явно содержит в себе логос, связь вещей и людей, «проходящую через» человека. Поэтому она является, хоть в малой степени, сознанием, ибо соединяет зависимости людей, скрепляет их прямые и опосредованные связи. Выходит, опыт человека не может быть нейтральным в культурно-историческом смысле, и поэтому к нему нельзя просто пристраивать культурные, социальные, гносеологические формы, как это представлялось раньше многим философам и психологам.

Проблема, следовательно, не в том, чтобы противопоставлять цельность (личностного прежде всего) опыта и четкость логических, рациональных, технических, юридических схем. Она в том, чтобы понять, почему схемы выделяются из первоначально нерасчлененного (точнее – малодифференцированного) опыта людей, как это выражается в плане внешне-вещественном и практическом, как – в плане сознательно-психическом, духовном, что это дает человеческой личности, что «отнимает» у человеческой индивидуальности.

Проблема историзма схем человеческой деятельности включает еще один аспект, о котором нельзя здесь не упомянуть. Речь – о переходе от схем-образов к схемам-знакам, об их генетической связи, о расширении сферы применения последних, о попытках с помощью схем-знаков и их комбинаций перейти от пространственного представления вещей и состояний к последовательным выражениям процессов и их соотношений.

Переход от образных представлений к знаково-символическим выражениям не стоит понимать в данном случае как замену первого вторым или как пристройку последнего к первому. Образы человеческого сознания, поскольку они включены в совместно-разделенную деятельность людей, по необходимости оказываются знаками, т.е. указателями на сотрудничающих индивидов, на средства, способы и возможные результаты их деятельности. Образ предмета оказывается, кроме прочего, знаком орудия, образ орудия – знаком другого человека, образ человека – знаком действия, образ действия – знаком общения и т.д. Можно, видимо, говорить о первоначальной слитности образа, символа и знака в картинном представлении предмета, о некоторой подчиненности символа и знака образу, о «вписанности» их в последний. С этим в какой-то мере, наверно, и сопряжено «схватывание» человеком в предмете свойств и качеств, визуально в нем не представленных. Здесь же, вероятно, таятся возможности описания объектов, телесно не оформленных и пространственно не определенных (или не определимых). Указав на эту возможность, вернемся к собственно культурологическому аспекту проблемы.

Итак, намечается историческая тенденция «вылущивания» из сложных (хотя и нерасчлененных) образов схем-ориентаций, схем-смыслов, обобщающих конкретные образы и предметы человеческой деятельности. На следующей ступени происходит отделение от конкретных видов деятельности и устойчивых форм общения абстрактных, деиндивидуализированных схем поведения. Простейшие, элементарные функции становятся «атомами», из которых может быть построено взаимодействие различных людей. Подчеркнем, что простейшее, «элементарное», не является в данном случае исторически исходным: «элементарные» схемы оказываются исторической продукцией усложняющегося социально-человеческого процесса. В этом плане проблема схем оказывается проблемой их обособления от непосредственно индивидного бытия людей, от культурных и прочих особенностей конкретных человеческих общностей, от «цеховых» особенностей отдельных деятельностей. Это – проблема проработки и в этом смысле – культивирования, «возделывания» повседневного опыта и поведения людей, создания общезначимых и доступных для каждого человека средств построения бытия. Такая культивация схем человеческой деятельности, конечно, способствует дроблению картинного восприятия жизни, разделению его на относительно независимые фрагменты и связи. Жесткой проверке подвергает она и схемы-ориентации, схемы-смыслы, «проваливаясь» в их размытость и незавершенность. Однако, так или иначе, подобная культивация схем вырабатывает элементы социального мышления. И на этом стоит остановиться подробней.

Вопрос о положении людей в социальном процессе становится предметом специального изучения в середине II тысячелетия н.э. Физика тогда разрабатывала системы координат для определения вещей, их положения и взаимодействия. Общественная практика культивировала систему измерений, связывающих и объединяющих географическое пространство деятельности человека. Социальный мир начинает заметно меняться. Возникают потребности в средствах, определяющих общественную эволюцию, ее особые фазы, ступени, переходные состояния. Стимулируются попытки выявить общую логику социальной эволюции, определить ее линию. Вместе с тем возрастает внимание к разнообразию человеческих сообществ, их особенностям. Возникает проблема соотношений разных социальных форм, их соподчинения или несогласуемости.

В некоторых европейских обществах в результате бурных революций экономические, политические, юридические порядки меняются на глазах поколения. Люди непосредственно фиксируют социальные изменения, начинают задумываться о влиянии собственных действий на общественные институты. Так, вопрос о положении человека в социальном процессе постепенно прорастает в совокупность вопросов о влиянии человеческих индивидов на социальную эволюцию, на формы, в которых она протекает, на ту систему измерений, что служит для ее упорядочения и познания. Завершение географических открытий устанавливает действительную общность человеческой истории. Образуется единое пространство совокупной деятельности людей, постепенно заполняемое экономическими взаимодействиями, борьбой политических интересов, научными связями и культурными контактами. Возникает потребность в создании общего языка, описывающего пространство, придающего географии социальное значение. Карта мира становится предварительным проектом различных человеческих взаимосвязей.

Возникают новые возможности для человеческих сил, кооперации и закрепления их в особых структурах производства, экономики, техники, права, науки, образования. Эти структуры приобретают как бы самостоятельное существование, они «обрастают» вещными, внешними по отношению к людям формами, начинают сами влиять на строй отношений, деятельности, мышления людей. Они не просто опредмечиваются и застывают, подобно древним гигантским сооружениям: они воспроизводятся, «работают» и задают некий циклический ритм повседневному поведению людей. Причем в отличие от природы-земли, искони приучавшей человека к циклам своего бытия, они создают «органы» или инструменты, позволяющие менять ритмы и ускорять темпы человеческой деятельности, они меняются и заставляют меняться людей.

Эпоха географических открытий заканчивается: возможности открытия новых пространств как будто бы исчерпываются. Зато начинается эпоха открытия времени, открытия его новых срезов и измерений.

Время обнаруживает свое значение связи между разными людьми. Оно соединяет жизнь поколений, возобновляет производство товаров, выстраивает дни и труды отдельного человека. Настоящее время обнаруживает объем, глубину и перспективу, оно никогда не кончается, оно постоянно оказывается в роли настоящего продолженного времени. Вокруг него группируется деятельность людей, и уже порядок этой деятельности во времени, а не порядок вещей сам по себе, начинает определять формы кооперации людей.

Использование времени сопряжено с повышением скоростей: движения вещей, изготовления товаров, перевозки грузов, обучения работников, обращения капиталов, получения процентов и т.п. Такого рода соревнование разных человеческих деятельностей в скорости предполагает «чистое» время, т.е. время, очищенное от всех конкретных человеческих, вещественных, культурных и прочих признаков. Общее пространство и «чистое» абстрактное время человеческих взаимодействий создают условия для уплотнения деятельности людей, для более глубокого культивирования внечеловеческой и человеческой природы.

Начинается новый этап приручения человеком вещей и оформления своих собственных сил. Новый уровень проникновения человека в мир вещей обусловлен тем, что человек уже практически подготовил средства для использования не самих вещей, а отдельных полезных свойств, извлекаемых из вещей, соединяемых в ряды и системы. Он создает специальные орудия и их комбинации, механизмы и машины для «перегонки» конкретных вещей в «чистые» материалы и стихии. Взаимодействия этих материалов и стихий начинают в представлении человека заслонять и замещать конкретно-вещественный образ природного мира.

Происходящие перемены не могут не сказаться и на самом человеке. Обнаружив свои новые отношения со временем, он и себя начинает все более ощущать и понимать как силу бытия, как его особую стихию, квинтэссенцию, не исчерпываемую никакими конкретными – сословными, физическими или цеховыми характеристиками. Однако необходимость уплотнения деятельности заставляет его проделывать со своими силами и способностями примерно то же самое, что он делает с природными вещами. Он начинает культивировать в себе свойства, которые не столько являются свойствами его личности, сколько свойствами тех производящих систем – в том числе и образования, науки, политики, культуры, – в которые он включается в процессе своей деятельности. Освоение «глубин» человеческой природы, культивирование поприща человеческой деятельности как бы отрывается от непосредственного развития человеческой личности: образ личности – как актуальной и потенциальной цельности отдельного человека – постоянно присутствует в жизни реального индивида, но как непроявленное, теневое его отображение.

Приручение человеком своих новых деятельных сил оказывается возможным только при условии их вынесения вовне, в систему обобщенного пространства и абстрактного времени, только за счет их облачения в инструментальную, вещеподобную форму.

Становление и развитие их в подобных формах, конечно, таит угрозу «детализации», «фрагментации» конкретного бытия человеческих индивидов, создает проблему адаптации внешних социальных форм к нуждам конкретного человека.

Меняющиеся структуры бытия могут обрести законченные формы, «замыкаясь» в сознании людей, в строе их психики: новые структуры начинают работать лишь тогда, когда у людей перед глазами возникает соответствующая картина бытия, а в их деятельности начинает функционировать соответствующая обобщенная схема жизненного процесса, или онтология. Новый логос бытия должен укорениться в психике людей, соединить внешние социальные формы с реализацией каких-то сил индивидов, открыть каким-то внешним формам доступ к органике внутреннего бытия личности. Ясно, что полное совпадение внешних и внутренних форм не происходит. Но некоторые особенности в структурах внешней и «внутренней» деятельности людей должны совпадать или, во всяком случае, четко соответствовать друг другу, «переводиться» на язык друг друга с достаточной полнотой.

В связи с этим особо подчеркнем формирование развитых образов времени, процессуальности, непрерывности в сознании новоевропейского человека. Эти образы или схемы оказываются довольно абстрактными записями и проектами деятельности как особого рода длительности, в последовательных интервалах которой происходят сращивания, сложения и умножения различных человеческих сил. Такое протекающее во времени сознание человека дает ему понимание, понятие об отдаленных событиях, понятие отвлеченное, абстрактное, но тем не менее вполне определенно влияющее на построение человеком его поведения. Образный строй сознания человека приобретает глубину и перспективу, пространственно-вещественные формы организуются развертыванием их во времени, вопрос о месте человека в социальном мире, по сути, замещается вопросом о положении человека в социальном процессе.

Выявление индивидности человека, его обособленности, погруженности в социальный процесс, конечно, согласуется с изменениями, происходящими в характере социальных связей. Они все более утрачивают значение «скреп», осуществляющих непосредственную зависимость человека от человека, от сословия, от цеха, от конкретного и ограниченного социального пространства. Обособленный человеческий индивид оказывается исторически выделен именно из этих непосредственных социальных связей, а стало быть, и отделен от непосредственной «привязки» к тем формам деятельности, которые прежде связывались с его социальной принадлежностью.

Если говорить о понятии индивида не в логическом, а в конкретно-историческом смысле, в котором оно становилось практически значимым для многих людей, встраивалось в новые формы отношений и деятельности, то оно характеризовало человека прежде всего как носителя и хозяина (субъекта) деятельных сил, обладающего возможностями прилагать эти силы к решению различных жизненных задач и свободного в этом плане как от сословных ограничений, так и от непосредственной социальной поддержки. Бытие индивида и его деятельность освобождались от конкретной социальной формы и начинали обретать социальное значение, вступая в контакт с обезличенными средствами деятельности, через них проникая в мир абстрактных социальных измерений. В плане пространственном индивид предстал в образе особой действующей (и мыслящей – Декарт) вещи (и это надолго закрепилось в обыденном сознании и некоторых философских представлениях). Но в плане процессуальном, временном обнаружился более глубокий, нефизический смысл бытия человека, и это стало одной из самых трудных проблем философии. Человеческий индивид выделился из сплетения непосредственных социальных зависимостей, его связь с обществом, группой, другими людьми перестала быть прямой, ощутимой, контактной. Она приобрела опосредованный характер – через условия, средства, результаты и сам процесс деятельности. Она стала общественным отношением в собственном смысле слова, ибо разворачивалась как процесс соотнесения, сополагания и синтезирования деятельности.

Она соизмеряла различные усилия и способности людей с абстрактными эталонами (и прежде всего абстрактным временем) и таким образом проявляла социальное значение этих способностей и сил.

Иначе говоря, социальная значимость индивида, переставая быть формой его непосредственной зависимости от сословия, цеха, рода, получала опосредованное выражение в абстрактных формах построения и реализации деятельности. Социальность ускользала из непосредственной совместности человеческого бытия, из ее образных, картинных и эмблематических определений и обнаруживала себя все более косвенно, поскольку «растекалась» во времени, «распределяясь» в сложных соотношениях отдельных актов, рядов и уровней человеческой деятельности.

Итак, обособленный индивид как определенная историческая форма (и соответствующее понятие) связан с определенной формой социальной связи, которая исключала прямую зависимость человека от человека, группы, социума, превратилась в общественное отношение, в квазисамостоятельную реальную абстракцию.

Человеческий индивид высвобождается из непосредственной социальной зависимости, и она становится отделившейся от человека, посторонней для него социальной связью, общественным отношением, функционирующим как бы в стороне от него в качестве особого рода вещи. С «другой стороны», вещью или системой вещей особого рода, отделившихся от индивидов и их непосредственных зависимостей оказывается производство. Орудия и средства деятельности начинают «отрываться» от индивидных форм бытия людей, собираться и группироваться в совокупности и ряды, создают особую сферу жизни общества, новые нормы человеческого поведения, реализации и развития сил человека. Производство оформлялось как совокупность вещественных условий, орудий, средств, объединенных для получения вещественной продукции, сохраняющей и пополняющей бытие людей. Люди, оживляющие процесс производства, тоже предстали прежде всего с их «вещественной стороны» как носители энергии, как телесная двигательная сила. И даже общественные отношения, приняв форму опосредованных человеческих зависимостей, приобретали вещный характер. Производство, развертываясь как предметная структура, особый механизм человеческого бытия, казалось, и всем другим аспектам жизни людей придало вещный вид и способ проявления.

Но не физические законы, не логика вещей определила сохранение и рост производства. Вещи в нем движутся и взаимодействуют по формам деятельности людей, и люди в нем должны быть приспособлены именно к этим формам. Конечно, представляется странным, что производство, обособляясь и развиваясь по формам человеческой деятельности, на первых порах «потребляет» работника как мускульную энергию и физическую силу, что оно предстает и трактуется (многими до сих пор) как производство вещей. По сути же производство вещей – лишь момент воспроизводства овеществленных социальных форм и человеческих сил. Иными словами, человек в производстве вступает в контакт не с вещами, а с выраженными в них формами движения человеческих сил. Поэтому и от работника – чем дальше, тем больше – требуется способность управлять этими силами, а не просто быть сгустком возбуждающей их энергии. И это уже не физика, характеризующая производство с точки зрения природных законов. Это – метафизика, рассматривающая производство вещей как момент социально-человеческого процесса.

«Первая метафизика» производства возникла в экономике как в особом измерении, особом понятии, характеризующем процесс производства с точки зрения эффективного насыщения его человеческими силами и взаимосвязями. Я говорю об экономике как о первой метафизике производства потому, что культура и история должны были в дальнейшем дать и «второе» и «третье» метафизическое истолкование социально-человеческого процесса и показать, в частности, ограниченность «экономической метафизики», ее способность видеть только абстрактные формы реализации человеческих сил, а стало быть, и непроницаемость для нее многих важных аспектов человеческого бытия. Однако на первых порах именно экономика подвела человеческое мышление к пониманию производства как предметного тела цивилизации, предметного «сгущения» взаимосвязанных человеческих сил. Представив производство как особую систему вещей, экономика положила начало выявлению в этой системе социальных форм, использованию этих форм как измерителей эффективности человеческих действий. Отсюда же проистекает и расхождение двух трактовок деятельности: как квазиприродного процесса и как предметного синтеза человеческих сил и связей.

Экономика высветила функционирование и развитие связи людей, осуществляемой через производство. Тем самым она определила и новую систему измерения человеческих сил и способностей, природных вещей и культурных ценностей. Все это обретало общий абстрактный измеритель, независимый от конкретных свойств людей и вещей. Подчеркнем то обстоятельство, что человеческие качества оказались включенными в ситуации сравнения и измерения в ряду других вещей, т.е. как овеществившиеся, отделившиеся от своих субъектов формы.

Экономика своим абстрактным измерением, как всепроникающим излучением, выявила внутренние связи и функции различных подсистем общества. В контексте экономики понятия государства, права, науки, культуры приобретали новое измерение и глубину. Некоторые из них, например понятия государства и права, должны были существенно измениться, определив этим и перспективу практических изменений соответствующих сфер. Другие, например понятия культуры, искусства, нравственности, всем своим существом «сопротивлялись» экономическому измерению, однако и они испытали мощное давление реальных абстракций, стимулирующих «экономическую метафизику» человеческого бытия.

Приобретение социальными понятиями новых характеристик означало изменение строя обыденного поведения людей и их мышления: понятия становились средствами приспособления людей к новым принципам функционирования социальных связей, к их абстрактности, анонимности, «растянутости» и воспроизводимости во времени. Привыкание к развертыванию своего социального бытия во времени означало для человека и выработку новых форм понимания, новых форм связывания понятий. Понятия, «вытягивающиеся» по оси времени, связывающие, к примеру, схему действий работника со схемой действия его сотрудника в разделенной во времени деятельности, утрачивали непосредственную образность, картинность и приобретали формы схем или знаковых записей. Понятия-представления замещались понятиями-схемами, а понятия-схемы – понятиями-знаками, схемами-«нотами»: такова была неизбежная плата мышления за попытку выразить процессуальность социального бытия. Или скажем так – мышлению людей необходимо было мобилизовать свои выразительные резервы (схемы-знаки и схемы-«ноты») и выработать новые средства, чтобы по-прежнему эффективно служить человеку в меняющейся системе социальных связей.

Подобная ориентация мышления в определенном смысле начинала обособлять его от повседневного опыта, от «живых» чувств и впечатлений человеческого индивида: мыслительные схемы, выводящие человека за рамки происходящего в данный момент, оказывались по необходимости формальными. Однако этот формализм мышления не является чем-то принципиально новым; каждая из предыдущих эпох навязывала индивиду свой формализм мышления: ритуальный формализм древности, сословный формализм средневековья. Особенность новоевропейского формализма в том, что он впрямую не навязывается индивиду, он дает ему возможность с помощью мышления вписать себя в любые абстрактные связи, но ценой растворения своих индивидуальных свойств в этих абстракциях. И если в прежние эпохи формализм мышления вписывался в структуры индивидного бытия людей, то теперь формализующее мышление начинает выходить далеко за грани индивидного бытия, и ему требуется собственная территория для освоения нарастающего массива абстрактных объектов познания и практики.

Новое время порождает новую науку (некоторые исследователи считают, что наука в собственном смысле в это время только и появляется). Это уже наука не о вещах, а о связях и отношениях, в которых предстают вещи; их свойства образуют особые формы, «стихии», объекты. Наука, по сути, и работает с этими «вторичными» вещами, скрывающими связи их порождения и функционирования. Она улавливает зашифрованные в вещах отношения и пытается ввести их в сферу практического использования и в обыденный опыт человека. Но, поскольку скрытые отношения не встраиваются в образы и представления обыденного человеческого опыта, наука дает им косвенное выражение на языке знаково-символических формул. Это соответствует положению вещей в науке: они здесь представляют не самих себя, а определенные ряды, типы, системы отношений, т.е. они фактически функционируют в науке как символы и знаки каких-то процессов.

Все это надо учитывать как условие зарождающейся общественной науки (впоследствии – наук). Обществознанию как бы самой действительностью подготовлены объекты исследования: обособленные индивиды, их обособившиеся отношения, особая сфера производства. И все это можно изучать как вещи: исчислить, измерить, взвесить, не ссылаясь на субъективные показания людей, т.е. все это можно проделать так, как это делает «нормальная» естественная наука. Однако эта ориентация на общенаучный идеал и стандарт таит в себе ловушку, и появляющееся на свет обществознание конечно же попадает в нее: вещеподобный облик объектов обществознания маскирует их природу, скрывает «пружины», приводящие их в действие: более того, совпадение объектов обществознания с их вещной, непосредственно представленной формой тоже оказывается иллюзией. В результате – «родовая травма» обществознания: дефекты методологического зрения, неведение относительно своих собственных познавательных возможностей, некритическое усвоение исследовательских стандартов естествознания, к тому же в достаточной мере не осмысленных самим естествознанием. Под влиянием этого дефекта обществознание практически не замечало метафизического характера своих объектов, тем более объектов естественных наук. Все это впоследствии породило комплекс вопросов, составивших в XX в. главную проблематику науки. Но на первых порах обществознание обратилось к описанию и измерению своих объектов как особого рода вещей.

Так или иначе, но понятия об основных составляющих элементах социального бытия, о главных «вещах», на которых строится жизнь людей, прояснялись, оформлялись и приобретали вид инструментов, постоянно используемых в повседневной деятельности людей. Они способствовали включению людей в обособившиеся от них системы производства, права, культуры, науки, в усложняющиеся формы коммуникаций, помогали людям осваивать новые пространства и времена.

Формирующееся научное обществознание выстраивало общественные «элементы» и «вещи» в определенные ряды, совокупности, группировало и соизмеряло их. Возникала проблема представления общества как системы с относительно прочными конструкциями и «механизмами» воспроизводства. Но эта же проблема, взятая в перспективе, указывала на возможность понимания общества как всего человеческого сообщества, объединяющего различные социальные системы, не подчиняющегося жесткой линейной логике развития.

Однако на первых порах научное обществознание в большей мере было заинтересовано вопросом о существовании в социальном процессе устойчивых форм его воспроизводства, о средствах их изучения, использования, управления ими. К этому, вероятно, подталкивал и пример естествознания, выявлявшего закономерные зависимости в природе и образы естественных законов, воплощенные в культурных традициях, и понятия о законах юридических, становящихся опорой функционирования гражданского общества.

1. Из каких элементов строится картина общества?

2. Какова история и логика выделения этих элементов?

3. На чем крепятся изменения связей социальности?

4. Как социальные формы, сопоставляющие людей и вещи, влияют на формирование научного обществознания?

5. Если индивиды автономны, то как они связаны?

6. Почему знание об обществе до XIX в. не считалось научным?

7. Что значит дать научное объяснение общественной жизни?

1. Бауман 3. Приступая к повседневной жизни // Бауман 3. Мыслить социологически. М., 1996.

2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. 57

3. Бродель Ф. Структуры повседневности. М., 1986.

4. Вальденфельс Б. Плавильный тигль повседневности // Социо-Логос. М., 1991.

5. Дюркгейм Э. Социология и теория познания // Хрестоматия по истории психологии. М., 1980.

6. Кнабе Г. Диалектика повседневности // Вопр. философии. 1989. № 5.

7. Маркс К. Экономические рукописи 1857 – 1859 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 99 – 108, 486. 8. Шутц А. Социальный мир и теория социального действия // Социальн. и гуманит. науки: Рефер. журн. Сер.11. 1997. № 2.

9. Современная западная философия: Словарь. М., 1998; статьи: «Жизненный мир», «Повседневность».

10. Современный философский словарь. Лондон, 1998; статьи: «Абстракции реальные», «Взаимодействие», «Вещи», «Жизненный мир», «Индивидуальное и коллективное», «Онтология», «Повседневность», «Связи социальные».

1. Бергер П. Человек в обществе… Общество в человеке… // Бергер П. Приглашение в социологию. М., 1996.

2. Бердяев Н. Об отношении русских к идеям // Бердяев Н. Судьба России. М., 1990.

3. Бурдье П. От правил к стратегиям // Бурдье П Начала. М., 1993.

4. Бутенко И. Социальное познание и мир повседневности. М., 1987.

5. Мосс М. Общество. Обмен. Личность. М., 1996.

6. Теоретические предпосылки социального конструирования в психологии // Социальн. и гуманит. науки: Рефер. журн. Сер. 11. 1998. № 3.

7. Тернер Дж. Структура социологической теории. М., 1985. Ч. III, IV, V.

8. Феноменологические альтернативы // Новые направления в социологической теории. М, 1978.

9. Юнг К. Об архетипах коллективного бессознательного // Юнг К Архетип и символ. М., 1991.

Для обозначения системы отношений используют различные понятия: «социальные отношения», «общественные отношения», «человеческие отношения» и т.д. В одном случае они употребляются как синонимы, в другом - резко противопоставляются друг другу. На самом деле, несмотря на смысловую близость, данные понятия различаются между собой.

Социальные отношения - это отношения между или их членами. Несколько иной пласт отношений характеризует понятие «общественные отношения», под которыми понимают многообразные связи, возникающие между названными общностями, а также внутри них в процессе экономической, социальной, политической, культурной жизни и деятельности.Отношения классифицируют по следующим основаниям: -с точки зрения владения и распоряжения собственностью (классовые, сословные);
- по объему власти (отношения по вертикали и по горизонтали);
- по сферам проявления (правовые, экономические, политические, моральные, религиозные, эстетические, межгрупповые, массовые, межличностные);
- с позиции регламентированности (официальные, неофициальные);
- исходя из внутренней социально-психологической структуры (коммуникативные, когнитивные, конативные и пр.).

Кроме понятия «общественные отношения», в науке широко используется и понятие «человеческие отношения». Оно, как правило, применяется для обозначения всевозможных субъективных проявлений человека в процессе его взаимодействия с различными объектами внешнего мира, не исключая и отношение к самому себе. Социальные отношения выражаются в виде производственных, экономических, правовых, нравственных, политических, религиозных, этнических, эстетических и т. д.

Производственные отношения концентрируются во множестве профессионально-трудовых ролей-функций человека (например, инженер или рабочий, руководитель или исполнитель и т.д.). Это множество предопределяется разнообразием функционально-производственных связей человека, которые задаются нормативами профессионально-трудовой деятельности и в то же время возникают стихийно по мере необходимости решения новых проблем.

Экономические отношения реализуются в сфере производства, владения и потребления, представляющей собой рынок материальной и духовной продукции. Здесь человек выступает в двух взаимосвязанных ролях - продавца и покупателя. Экономические отношения вплетены в производственные через (рабочей силы) и создание потребительских товаров. В этом контексте человеку свойственны роли хозяина и владельца средств производства и произведенной продукции, а также роль рабочей силы, которую нанимают.

Экономические отношения бывают планово-распределительными и рыночными. Первые возникают в результате чрезмерного вмешательства государства в экономику. Вторые образуются за счет либерализации, свободы экономических отношений. Однако степень их свободы бывает разной - от полной до частично регулируемой. Основной признак нормальных экономических отношений - саморегулируемость за счет , соотношения . Но это не значит, что государство вообще устраняется от контроля за экономическими отношениями. Оно взимает налоги, контролирует источники доходов и пр.

Правовые отношения в обществе закрепляются законодательным путем. Они устанавливают меру свободы личности как субъекта производственных, экономических, политических и других общественных отношений. В конечном счете правовые отношения обеспечивают или не обеспечивают эффективное выполнение роли социально активного человека. Законодательное несовершенство компенсируется неписаными правилами поведения человека в реальных сообществах людей. Эти правила несут на себе огромную нравственную нагрузку.

Нравственные отношения закрепляются в соответствующих ритуалах, традициях, обычаях и других формах этнокультурной организации жизни людей. В этих формах заключается моральная норма поведения на уровне бытующих межличностных отношений, которая проистекает из нравственного самосознания конкретной общности людей. В проявлении нравственных отношений много культурно-исторических условностей, идущих от образа жизни общества. В центре этих отношений находится человек, который рассматривается как самоценность. По проявлению нравственных отношений-человек определяется как «хороший-плохой», «добрый-злой», «справедливый-несправедливый» и т. п.

Религиозные отношения отражают взаимодействие людей, которое складывается под влиянием представлений о месте человека во вселенских процессах жизни и смерти, о таинствах его души, идеальных свойствах психики, духовных и нравственных основах существования. Эти отношения вырастают из потребности человека к самопознанию и самосовершенствованию, из сознания высшего смысла бытия, осмысления своих связей с космосом, объяснения таинственных явлений, которые не поддаются естественнонаучному анализу. В этих отношениях преобладают иррациональные начала психического отражения действительности, основанные на чувствах, интуиции и вере.

Идея Бога позволяет соединить разрозненные и смутные предчувствия случайных и закономерных событий жизни человека в целостный образ земного и небесного бытия человека. Различия в религиях - это прежде всего различия в этнокультурологических концепциях божества как хранителя души человека. Эти различия проявляются в житейском, культовом и храмовом религиозном поведении (ритуалах, обрядах, обычаях и т.п.). Если в принятии идеи Бога все верующие едины, то в ритуальной части богослужения и приближении к Богу они могут стать фанатически непримиримыми друг другу. Религиозные отношения воплощаются в ролях верующего или неверующего. В зависимости от вероисповедания человек может быть православным, католиком, протестантом, магометанином и т.д.

Политические отношения концентрируются вокруг проблемы . Последняя автоматически приводит к доминированию тех, кто ею обладает, и подчинению тех, кто ее лишен. Власть, предназначенная для организации общественных отношений, реализуется в виде лидерских функций в сообществах людей. Ее абсолютизация, как и полное отсутствие, вредна для жизнеобеспечения сообществ. Гармония властных отношений может быть достигнута путем раз- деления властей - законодательной, исполнительной и судебной. Политические отношения в этом случае должны приобретать характер демократического процесса, в котором задача властных структур и лидеров заключается в поддержании баланса прав на свободу каждого члена общества. Этнические отношения возникают из различий сходства образа жизни локальных групп населения, имеющих общее антропологическое (родоплеменное) и географическое происхождение. Различия между этносами являются естественно-психологическими, так как в образе жизни этноса закреплен уклад общественных отношений, способствующих оптимальной адаптации человека к конкретной природной (географической и социальной) среде. Этот уклад естественно вытекает из особенностей воспроизводства жизни в конкретных условиях. Соответствующий образ жизни этноса закрепляется в стереотипах поведения и деятельности, в языке, ритуалах, традициях, обычаях, праздниках и в других культурологических формах общественного бытия.

Эстетические отношения возникают на основе эмоционально-психологической привлекательности людей друг для друга и эстетического отражения вещественных объектов внешнего мира. Эти отношения отличаются большой субъективной вариантностью. То, что для одного человека может быть привлекательным, для другого - нет. Эталоны эстетической привлекательности имеют психобиологическую основу, которая связана с субъективной стороной человеческого сознания. Они обретают постоянство в этно-психологических формах поведения, подвергаясь культурологической обработке через различные виды искусства и закрепляясь в социально-исторических стереотипах человеческих отношений.

В психологии уже много десятилетий идет разработка категории отношений в специфическом для этой науки ключе. Но объективности ради следует отметить, что иные психологические школы относились настороженно к попыткам создать теорию человеческих отношений. Однако такой подход явно неоправдан, поскольку названная теория несет в себе сильнейшее гуманистическое начало. Основателем теории человеческих отношений на Западе считается Э. Мэйо, хотя в России одновременно с ним о необходимости разработки теории отношений в психологии писали В.М. , А. Ф. Лазурский, В. Н. Мясищев.

Понятие «человеческие отношения» является более широким по сравнению со всеми остальными, обозначающими те или иные отношения. Какое содержание необходимо вкладывать в категорию отношений?

Отвлечемся от многих сторон бытия, с которыми связан каждый человек и к которым у него есть свое отношение, и остановимся лишь на его отношениях с различными общностями, членом которых он является, а также на его отношениях с теми или иными людьми. В этом случае можно выявить, что отношение, во-первых, предполагает актуализацию знания в образнопонятийной форме об общности или о личности у тех, кто вступает во взаимодействие; вовторых, оно всегда несет в себе тот или иной эмоциональный отклик взаимодействующих индивидов (общностей) на общность или личность; в-третьих, одновременно актуализирует определенное обращение с ними. Затем, если далее объективировать «психологическую изнанку» каждого из отношений, в систему которых включен человек, можно увидеть цель, которую преследует личность, вступая во взаимодействия с общностями и отдельными людьми, обязательно потребности, которые непосредственно влияют на характер ее отношений. У каждой личности обычно бывают разные отношения с какой-то общностью и даже с отдельным человеком, который входит в ближайшее или более отдаленное окружение. В отношениях одного человека с другим обнаруживается характерный признак - наличие положительной или отрицательной эмоциональной реакции на другого человека. Эта реакция может быть и нейтрально равнодушной или противоречивой. Естественно, что одни отношения в силу своего характера могут нести конструктивное начало и «работать» на умственное, нравственное, эстетическое, трудовое и физическое развитие личности, а действие других отношений может иметь для нее деструктивный результат. В этом смысле для личности особенно важны отношения с субъективно значимыми для нее людьми. Именно они сильнее всего влияют на восприятие личностью окружающего и толкают ее к нестандартным поступкам.

Особой проблемой при изучении взаимозависимостей общения и отношения является установление степени соответствия характера отношения и формы его выражения в поведении человека, или, как говорил В.Н. Мясищев, в обращении человека с человеком. Формируясь как личность в конкретной социальной среде, человек усваивает и характерный для этой среды «язык» выражения отношений. Не останавливаясь на особенностях выражения отношений, отмечаемых у представителей различных этнических общностей, следует отметить, что даже в границах одной этнической общности, но в ее разных социальных группах этот «язык» может иметь свою весьма определенную специфику.

Глубоко интеллигентный человек выражает свое недовольство по отношению к другому человеку в корректной, не унижающей достоинство последнего форме. У плохо воспитанного, грубого человека форма выражения такого недовольства совсем иная. Даже проявление радости у представителей одной социальной подгруппы различается в зависимости от присущих им разных . Естественно, для того чтобы при общении с другим человеком адекватно воспринимать и понимать его отношение, надо проявлять весьма тонкую наблюдательность, в том числе и к форме выражения этого отношения. Разумеется, сказанным не утверждается, что отношение передается лишь с помощью речи и голоса. В живом, непосредственном общении участвуют и мимика, и пантомимика. И наконец, формой выражения отношения могут быть действие и поступок.

Вместе с тем существуют не только индивидуальные формы выражения одного и того же отношения. В жизни имеют место случаи, когда человек в общении искусно имитирует какое-то иное отношение, которого у него фактически нет. И такой человек необязательно является лицемером. Чаще всего при общении истинное отношение скрывается, а имитируется другое отношение, если человек хочет казаться лучше, чем он есть на самом деле, в глазах тех, чьим мнением он дорожит. Мы завидуем более преуспевающему коллеге, а делаем вид, что радуемся его успехам. Нам не нравится стиль руководства начальника, а мы не только ему не перечим, но и вслух одобряем его деяния. В жизни есть расхожая фраза: «Не портить отношения!», смыслу которой как раз и соответствуют приведенные примеры. Конечно, в подобных случаях люди вступают в сделку со своей совестью. Нравственная цена этой сделки тем выше, чем серьезнее общественные последствия нашего двуличия. Сказанное вовсе не означает, что никогда и ни при каких жизненных обстоятельствах нельзя скрывать своего истинного отношения к чему-то или комуто. Так, в работе врача, следователя, разведчика, тренера порой возникают ситуации, когда без маскировки переживаемого отношения невозможно решить свои профессиональные задачи.

Детальное описание других видов социальных отношений, которые не стали предметом рассмотрения в данном учебном пособии, содержится в книге Д. Майерса «Социальная психология».

Обсуждая проблему взаимосвязи общения и отношения, а также зависимости между содержанием отношения и формой его выражения, следует подчеркнуть, что выбор человеком наиболее психологически целесообразной формы выражения своего отношения в общении происходит без напряжения и бросающейся в глаза нарочитости, если у него сформированы психические свойства личности, которые обязательны для успешного межличностного общения: способность к идентификации и децентрации, эмпатии и саморефлексии. Неприязнь или симпатия, испытываемые участниками общения, сказываются на его непринужденности и искренности, на степени легкости выработки единого мнения, на тех психологических последствиях, с которыми каждый из участников «выходит» из состоявшегося общения. Психологический механизм действия отношения на разворачивающийся процесс общения понятен: неприязненное отношение делает личность слепой к достоинствам партнера по общению и подталкивает ее к недооцениванию позитивных шагов с его стороны, направленных на успешный итог общения. Точно так же неприязненное отношение провоцирует личность на поведение, которое не ведет к углублению взаимопонимания общающихся, к установлению подлинного сотрудничества между ними.

Если отношения участников общения, так сказать, асимметричны, например, один из общающихся проявляет к другому пылкую любовь, а последний испытывает к нему неприязнь и даже, может быть, ненависть - нормального межличностного общения не произойдет. Чаще всего со стороны одного из общающихся будет стремление к подлинному межличностному взаимодействию, а со стороны другого - либо общение на формальном уровне, либо попытки «поставить партнера по общению на место», либо откровенное избегание общения.

Итак, мы рассмотрели , субъектами которого выступали отдельные личности. Однако в повседневной жизни помимо общения человека с реальными партнерами имеет место общение с самим собой. Такое общение «в уме» называют пролонгированным. Индивид может мысленно продолжать разговор с человеком, с которым недавно общался, особенно если они вели спор и некоторые аргументы пришли ему на ум позже.

Во внутреннем, умственном, плане происходит и предобщение человека: он может заранее обдумывать предстоящий разговор, предполагать возможные аргументы и контраргументы участников общения. Как правило, продумывается тактика разговора, предполагающая ориентировку в содержании общения, в возможных типах контактов, пространственно-временной организации общения (размещении участников, времени начала общения и т. п.).

Продумывание «в уме» тактики общения предполагает наличие у человека образа партера (партнеров) по взаимодействию и прежде всего предвосхищение того, кто будет стремиться доминировать в общении или занимать подчиненную позицию, а кто расположен к равноправному общению, к сотрудничеству и взаимопониманию. Исходя из изложенного о пролонгированном общении и предобщении, можно говорить об общении с представляемым партнером, воображаемым собеседником. В отличие от общения, происходящего в воображении писателей, здесь имеет место представление образа реально существующего человека, который в данный момент отсутствует. Такой вид общения чрезвычайно важен для развития личности и формирования ее самосознания. Это могут быть общение со своим вторым «Я» или внутренняя речь, являющаяся ретрорефлексией, т. е. анализом совершенных действий, поступков, критическая их оценка в настоящий период.

Разновидностью общения с самим собой может быть крайний вариант эгоцентрической речи. В этом случае общение может протекать с реальным человеком или конкретными людьми, но личность настолько увлекается произнесением речи, своими высказываниями, что забывает о партнерах и продолжает говорить «бесконечно», хотя слушателям это явно надоело и они перестали слушать.

Здесь общение носит явно односторонний характер. В этом параграфе даны самые общие характеристики общения и отношения, которые далее будут освещены в новом ракурсе и более конкретно.

Каждый человек подвержен тому или иному виду зависимости. Чаще всего мы зависимы от общественного мнения, которое влияет на формирование наших стереотипов и стиля жизни. Что представляет из себя социальная зависимость и стоит ли с ней бороться?

Для начала следует уточнить, что не стоит путать два термина: «зависимость от социальных сетей» и «социальная зависимость» . Психологи начали сталкиваться с зависимостью от социальных сетей достаточно недавно. Рост спроса такого ресурса привел к тому, что очень много подростков и молодых людей стали зависимы от виртуального общения. Причиной этому можно назвать некоторые скрытые комплексы и нереализованные желания, которые есть у каждого. Социальные сети предоставляют возможность общения, которого, по определенным причинам, не хватает в реальной жизни. В них можно свободно общаться с незнакомыми людьми, жить другой жизнью, представляться другим человеком. Социальные сети и виртуальное общение дают некое ощущение психологической защищенности от мнения окружающих.

Зависимость от социальных сетей характеризуется тем, что человек большую часть своего времени начинает проводить за монитором компьютера, постоянно находясь в социальной сети . Желание быть интересным для других и постоянное виртуальное общение - это главные признаки зависимости.

Социальная зависимость отличается от вышеописанной . Здесь люди становятся всецело зависимыми от общественного мнения. Невозможно полностью оградить себя от социума, поэтому многие начинают прислушиваться к общественному мнению. Таким образом люди начинают изменять свою жизнь и действия так, чтобы получить одобрительную оценку от окружающих. Так как все находятся среди других людей, то подобная зависимость имеется практически у каждого.

Еще одно негативное проявление социальной зависимости - это невозможность самостоятельно принимать решения . Таким образом человек просто следует тем стереотипам, которые уже сложились в его голове: «мое решение ничего не значит», «надо прислушаться к мнению окружающих». Социальная зависимость заставляет людей подчиниться системе: без указаний и примеров со стороны не представляется возможным работать.

Социальная зависимость очень сильно влияет на самооценку . Люди всецело становятся зависимыми от оценки других. Если постоянно человека будут хвалить, поддерживать, называть его красивым и умным, в результате он получит завышенную самооценку. Чтобы занизить самооценку - постоянной критики будет больше, чем достаточно. Никто не рождается сформированной личностью. В процессе формирования собственного «Я» люди постоянно прислушиваются к окружающим, к их мнению, как бы примеряя на себя чужие требования, мнения и чувства. Таким образом, мы сами создаем свою зависимость от окружающих.

Социальная зависимость требует не только борьбы с ней, но и ее осознания . Так как каждый из нас зависит от мнения окружающих в той или иной степени, можно посоветовать просто понять, что другим нет никакого дела до нашей жизни. Не надо оправдываться за свои поступки и ошибки. Только родители и очень близкие люди могут в действительности переживать за нас.

Чтобы освободиться от социальной зависимости, следует понять, что именно в ней может привлекать, и почему же так трудно отказаться от привычной жизни . Как и любые привычки, социальную зависимость можно заменить на что-то другое, безвредное для психики. Зачастую психологи советуют выбирать несколько новых увлечений, которые помогут переключить внимание на другие аспекты жизни. Появляются новые интересы, которые охватывают новые сферы жизни, до этого времени неизвестные.

Также избавиться от социальной зависимости очень хорошо помогает релаксация . Для этого можно отправиться на природу, погулять в лесу или съездить на рыбалку. Можно заняться рукоделием. Просто надо попробовать побыть в одиночестве, а это не так уж страшно. Со временем каждый осознает, что социальная зависимость и мнение окружающих не должны влиять на его жизнь.

Cтраница 1

Социальная зависимость - это социальное отношение, при котором социальная система St (может быть индивид, группа или социальный институт) не может совершить необходимые для нее социальные действия 1Ъ если социальная система S2 не совершит действий d2 - При этом система 32 будет называться доминирующей, а система St - зависимой.  

Термин социальная зависимость может отражать два аспекта проблемы: во-первых, зависимости, возникающие между людьми, живущими в обществе, во-вторых, зависимости, вытекающие из сознательных воздействий людей друг на друга как на представителей общества. В первом случае выражение А зависит от Б означает, что А в своих начинаниях должен считаться с существованием Б, с его кругом прав и обязанностей, что существование Б создает определенные рамки для начинаний А.  

Теория социальных зависимостей тесно связана с теорией обязательств. Осознание агентами социальных зависимостей, как правило, ведет к принятию на себя обязательств. В РИИ обязательства обычно рассматриваются как когнитивные структуры. Следовательно, анализ обязательств проводится в рамках теории представления и манипулирования знаниями. Обязательства не являются соглашениями, хотя между ними существует тесная связь. В отдельных случаях могут существовать соглашения без обязательств и обязательства без соглашений. В этой работе разъясняется разница между коллективными и социальными обязательствами. Кроме того, коллективное обязательство не всегда эквивалентно сумме индивидуальных обязательств.  

Как классифицируется социальная зависимость на основе типа ее функционирования. Чем отличаются структурный и латентный типы зависимости.  

В теории социальных зависимостей отсутствуют определения коллективной зависимости: зависимости одного агента от группы и зависимость группы агентов от одного агента.  

В теории социальных зависимостей рассматриваются два основных типа зависимостей: 1) зависимость по отношению к действию и 2) зависимость по отношению к ресурсу. Обозначим через АСТ (а) множество всех действий, которые способен выполнять агент а, а через RES (aj) - множество всех доступных ему ресурсов, Пусть pl (aj) - план действий агента & для достижения его цели Oj. На практике чаще всего набор индивидуальных ресурсов и репертуар индивидуальных действий агент аи оказываются недостаточными для реализации плана.  

На основе этих социальных зависимостей строится вся общественная жизнедеятельность и на микро - и на макроуровнях. Возникает вопрос: в какой степени эта зависимость определяет поведение и сознание человека. Или - в какой степени индивид влияет на социальную среду и изменяет ее.  

В стандартной теории социальных зависимостей при определении отношения зависимости рассматриваются только один нуждающийся агент и только один поставщик ресурсов. Ситуации, в которых участвуют несколько агентов, нуждающихся в одном и том же ресурсе, и несколько поставщиков этого ресурса, не моделируются. Также не учитываются возможности коллективного применения ресурсов и одновременного оказания помощи одному агенту несколькими агентами. Иными словами, отношения зависимости рассматриваются независимо друг от друга.  

В связи с этим отношения социальной зависимости и власти являются основными в анализе социальных структур и процессов, в них происходящих.  

Если мы проанализируем указанные выше два аспекта социальной зависимости, то установим, что и в том, и в другом случае свое поведение человек (или группа) строит в соответствии с этими зависимостями, за которыми стоят эмпирические индивиды. Таким образом, поведение субъекта становится социально ориентированным.  

Империалисты пытаются удержать бывшие колонии в сетях экономической и социальной зависимости, затормозить их социальный и культурный прогресс. Однако народы не намерены оставаться объектом империалистической эксплуатации. Они стремятся закрепить и упрочить свою независимость, ищут такой путь экономического и социального развития, который дал бы им возможность в наиболее короткий срок решить стоящие перед ними сложные проблемы. Они видят перед собой реальный пример того, как угнетавшиеся царизмом национальные окраины России, опираясь на поддержку победившего российского пролетариата, в короткие исторические сроки ликвидировали экономическую и культурную отсталость, добились замечательных достижений во всех областях общественной жизни. Это можно видеть на примере Монгольской Народной Республики, успешно строящей социализм.  

Империалисты пытаются удержать бывшие колонии в сетях экономической и социальной зависимости, затормозить их социальный и культурный прогресс. Однако народы не намерены оставаться объектом империалистической эксплуатации.  

Однако действительное выползание отдельного общества, одной национальной экономики из болота социальной зависимости возможно только при условии создания субпериферии, т.е. более слабого окружения, которое в свою очередь должно будет отдать свои ресурсы на строительство локального ядра. При том что Россия остается державой регионального значения, это довольно реалистичная перспектива противодействия экспансии более мощных партнеров, но она входит в существенное противоречие с новыми политическими идеологемами общества. Заметим, что пресловутый социологический цинизм, собственно, заключается в том, чтобы замечать и фиксировать то, что есть, а не то, что должно быть или хочется, чтобы было. Нам зачастую не хочется замечать унизительные отступления государства с прежде доминирующих политических, экономических, военных и иных важных позиций, но победа невозможна без осознания причин поражения, а удовольствие побыть империей - без дорогой платы.  

Ее суть заключается в том, что коллективная деятельность любых агентов всегда основывается на отношениях социальных зависимостей и общественной власти. При этом считается, что эти являются составляющими компонентами когнитивных структур агентов.  

Зависимость от чего-либо возникает в жизни практически каждого человека. Это может быть алкогольная зависимость, игровая зависимость. Но более всего человек подвержен зависимости от мнения общества, влияющее в конечном счёте на итоговое формирование наших взглядов, стиля жизни и стереотипов. Так что же такое социальная зависимость и необходимо ли её побороть?

Помимо социальной зависимости, существует понятие зависимости от социальных сетей, но это не одно и то же. Не так давно психологи сталкиваются с проблемой зависимости от социальных сетей. Многие подростки, а также молодые люди, увлечены так называемым виртуальным общением, с этим связан постепенный рост такого рода зависимости. Данная зависимость объясняется тем, что социальная сеть предоставляет людям возможность общения. Тем людям, которые по некоторым причинам не имеют возможности полноценно общаться с другими людьми. В такой сети люди могут совершенно свободно знакомиться и общаться с людьми, которые им незнакомы. В сети можно представиться другим человеком, тем самым ощутив своего рода психологическую защищённость от мнения окружающих людей.

Как зависимость, такое социальное общение имеет отрицательную сторону. Человек, общаясь в социальной сети, постоянно находиться за монитором своего персонального компьютера. Всё заключается в желании постоянно общаться с другими людьми и быть интересными для них. Это основной признак зависимости.

Зависимость же социальная отличается от зависимости, вызванной социальными сетями. Здесь основным критерием зависимости является общественное мнение. Человек не сможет оградиться от социума, поэтому он прислушивается к мнению общества. В результате такого воздействия общественного мнения на человека, он постепенно меняет свою жизнь, меняет её для того, чтобы получить положительные отзывы от окружающих. Социальная зависимость накладывает свой отпечаток практически на каждого человека.

Увлекаясь мнением окружающих, человек перестаёт принимать самостоятельные решения. Это ещё одно негативное проявление социальной зависимости. Человек начинает зацикливаться на сложившемся стереотипе, что решения, принятые им, ничтожны и ничего не значат, а мнение общества - наоборот, необходимо прислушаться именно к нему.

В результате социальной зависимости сильно страдает самооценка человека. Он становится зависимым от оценки окружающих людей. Если всё время хвалить человека, называть его умным, красивым и поддерживать, в конечном счёте его самооценка будет завышена. Для понижения самооценки необходимо большое количество постоянной критики. Человек не рождается личностью, он становится ею на протяжении определённого жизненного отрезка. Постоянно прислушиваясь к мнению окружающих, мы порой сами этого не замечая, делаем себя зависимыми от мнения других людей.

Для борьбы с социальной зависимостью её необходимо осознать. А это не всегда всем удаётся сделать. Зависимому человеку нужно дать понять, что другие люди не интересуются его жизнью и им нет до неё никакого дела.

Существует определённая методика борьбы с социальной зависимостью. Самым эффективным способом является появление новых интересов, увлечений в других сферах жизни, до этого неизвестных. Это рекомендовано психологами и безвредно для психики. Избавиться от зависимости можно при помощи релаксации. Хороши выезды на природу, прогулка в лесу или рыбалка. Даже в рукоделии можно найти замену социальной зависимости. Нужно постараться побыть одному, это не так страшно, как может показаться на первый взгляд. Пробуя различные методы, человек начинается понимать, что никто и ничто не способно оказывать влияние на его жизнь и на его мнение. Так человек перестаёт сковывать себя в принятии собственных решений и возвращается к привычному для себя стилю жизни.