Этажи заботы. Забота скрепляет отношения между людьми. Скрепляет семью, скрепляет дружбу, скрепляет односельчан, жителей одного города, одной страны.

Проследите жизнь человека.

Человек рождается, и первая забота о нём – матери; постепенно (уже через несколько дней) вступает в непосредственную связь с ребёнком забота о нём отца (до рождения ребёнка забота о нём уже была, но была до известной степени «абстрактной» - к появлению ребёнка родители готовились, мечтали о нём).

Чувство заботы о другом появляется очень рано, особенно у девочек. Девочка ещё не говорит, но уже пытается заботиться о кукле, нянчит её. Мальчики, совсем маленькие, любят собирать грибы, ловить рыбу. Ягоды, грибы любят собирать и девочки. И ведь собирают они не только для себя, а на всю семью. Несут домой, заготавливают на зиму.

Постепенно дети становятся объектами всё более высокой заботы и сами начинают проявлять заботу настоящую и широкую – не только о семье, но и о школе, куда поместила их забота родительская, о своём селе, городе и стране...

Забота ширится и становится всё более альтруистичной. За заботу о себе дети платят заботой о стариках-родителях, когда они уже ничем не могут отплатить за заботу детей. И эта забота о стариках, а потом уже и о памяти скончавшихся родителей, как бы сливается об исторической памяти семьи и родины в целом.

Если забота направлена только на себя, то вырастает эгоист.

Забота – объединяет людей, крепит память о прошлом и направлена целиком на будущее. Это не само чувство – это конкретное проявление чувства любви, дружбы, патриотизма. Человек должен быть заботлив. Незаботливый или беззаботный человек – скорее всего человек недобрый и не любящий никого.

Нравственности в высшей степени свойственно чувство сострадания. В сострадании есть сознание своего единства с человечеством и миром (не только людьми, народами, но и с животными, растениями, природой и т.д.). Чувство сострадания (или что-то близкое ему) заставляет нас бороться за памятники культуры, за их сохранение, за природу, отдельные пейзажи, за уважение к памяти. В сострадании есть сознание своего единства с другими людьми, с нацией, народом, страной, Вселенной. Именно поэтому забытое понятие сострадания требует своего полного возрождения и развития.

Удивительно правильная мысль: «Небольшой шаг для человека, большой шаг для человечества». Можно привести тысячи примеров тому: быть добрым одному человеку ничего не стоит, но стать добрым человечеству невероятно трудно. Исправить человечество нельзя, исправить себя – просто. Накормить ребёнка, провести через улицу старика, уступить место в трамвае, хорошо работать, быть вежливым и обходительным... и т.д. и т.п. – всё это просто для человека, но невероятно трудно для всех сразу. Вот почему нужно начинать с себя.

Добро не может быть глупо. Добрый поступок никогда не глуп, ибо он бескорыстен и не преследует цели выгоды и «умного результата». Назвать добрый поступок «глупым» можно только тогда, когда он явно не мог достигнуть цели или был «лжедобрым», ошибочно добрым, то есть не добрым. Повторяю, истинно добрый поступок не может быть глуп, он вне оценок с точки зрения ума или не ума. Тем добро и хорошо.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ
БЫТЬ ВЕСЁЛЫМ, НО НЕ БЫТЬ СМЕШНЫМ

Говорят, что содержание определяет форму. Это верно, но верно и противоположное, что от формы зависит содержание. Известный американский психолог начала этого века Д.Джеймс писал: «Мы плачем оттого, что нам грустно, но и грустно нам оттого, что мы плачем». Поэтому поговорим о форме нашего поведения, о том, что должно войти в нашу привычку и что тоже должно стать нашим внутренним содержанием.

Когда-то считалось неприличным показывать всем своим видом, что с вами произошло несчастье, что у вас горе. Человек не должен был навязывать своё подавленное состояние другим. Надо было и в горе сохранять достоинство, быть ровным со всеми, не погружаться в себя и оставаться по возможности приветливым и даже весёлым. Умение сохранять достоинство, не навязываться другим со своими огорчениями, не портить другим настроение, быть всегда приветливым и весёлым – это большое и настоящее искусство, которое помогает жить в обществе и самому обществу.

Но каким весёлым надо быть? Шумное и навязчивое веселье утомительно окружающим. Вечно «сыплющий» остротами молодой человек перестаёт восприниматься как достойно ведущий себя. Он становится шутом. А это худшее, что может случиться с человеком в обществе, и это означает в конечном счёте потерю юмора.

Не будьте смешными.

Не быть смешным – это не только умение себя вести, но и признак ума.

Смешным можно быть во всём, даже в манере одеваться. Если мужчина тщательно подбирает галстук к рубашке, рубашку к костюму – он смешон. Излишняя забота о своей наружности сразу видна. Надо заботиться о том, чтобы одеваться прилично, но эта забота у мужчин не должна переходить известных границ. Чрезмерно заботящийся о своей наружности мужчина неприятен. Женщина – это другое дело. У мужчин же в одежде должен быть только намёк на моду. Идеально чистая рубашка, чистая обувь и свежий, но не очень яркий галстук – этого достаточно. Костюм может быть старый, он не должен быть только неопрятен.

В разговоре с другими умейте слушать, умейте помолчать, умейте пошутить, но редко и вовремя. Занимайте собой как можно меньше места. Поэтому за обедом не кладите руки на стол, стесняя соседа, но также не старайтесь чрезмерно быть «душою общества». Во всём соблюдайте меру, не будьте навязчивыми даже со своими дружескими чувствами.

Не мучайтесь своими недостатками, если они у вас есть. Если вы заикаетесь, не думайте, что это уж очень плохо. Заики бывает превосходными ораторами, обдумывая каждое своё слово. Лучший лектор славящегося своими красноречивыми профессорами Московского университета историк В.О.Ключевский заикался. Небольшое косоглазие может придавать значительность лицу, хромота – движениям. Но если вы застенчивы, то не бойтесь этого. Не стесняйтесь своей застенчивости: застенчивость очень мила и совсем не смешна. Она становится смешной, только если вы слишком стараетесь её преодолеть и стесняетесь её. Будьте просты и снисходительны к своим недостаткам. Не страдайте от них. Хуже нет, когда в человеке развивается «комплекс неполноценности», а вместе с ним озлобленность, недоброжелательность к другим людям, зависть. Человек теряет то, что в нём самое хорошее, – доброту.

Нет лучшей музыки, чем тишина, тишина в горах, тишина в лесу. Нет «лучшей музыки» в человеке, чем скромность и умение помолчать, не выдвигаться на первое место. Нет ничего более неприятного и глупого в поведении человека, чем важность или шумливость; нет ничего более смешного в мужчине, чем чрезмерная забота о своём костюме и причёске, рассчитанность движений и «фонтан острот» и анекдотов, особенно если они повторяются.

В поведении бойтесь быть смешным и старайтесь быть скромным, тихим.

Никогда не распускайтесь, будьте всегда ровными с людьми, уважайте людей, которые вас окружают.

Вот несколько советов, казалось бы, о второстепенном – о вашем поведении, о вашей внешности, но и о вашем внутреннем мире: не бойтесь своих физических недостатков. Относитесь к ним с достоинством, и вы будете элегантны.

У меня есть знакомая девушка, чуть горбатая. Честное слово, я не устаю восхищаться её изяществом в тех редких случаях, когда встречаю её в музеях на вернисажах (там все встречаются – потому-то они и праздники культуры).

И ещё одно, и самое, может быть, важное: будьте правдивы. Стремящийся обмануть других прежде всего обманывается сам. Он наивно думает, что ему поверили, а окружающие на самом деле были просто вежливы. Но ложь всегда выдаёт себя, ложь всегда «чувствуется», и вы не только становитесь противны, хуже – вы смешны.

Не будьте смешными! Правдивость же красива, даже если вы признаетесь, что обманули перед тем по какому-либо случаю, и объясните, почему это сделали. Этим вы исправите положение. Вас будут уважать, и вы покажете свой ум.

Простота и «тишина» в человеке, правдивость, отсутствие претензий в одежде и в поведении – вот самая привлекательная «форма» в человеке, которая становится и его самым элегантным «содержанием».

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ
КОГДА СЛЕДУЕТ ОБИЖАТЬЯ?

Обижаться следует только тогда, когда хотят вас обидеть. Если не хотят, а повод для обиды – случайность, то зачем же обижаться?

Не сердясь, выяснить недоразумение – и всё.

Ну, а если хотят обидеть? Прежде чем отвечать на обиду обидой, стоит подумать: следует ли опускаться до обиды? Ведь обида обычно лежит где-то низко и до неё следует наклониться, чтобы её поднять.

Если решили всё же обидеться, то прежде произведите некое математическое действие – вычитание, деление и проч. Допустим, вас оскорбили за то, в чём вы только отчасти виноваты. Вычитайте из вашего чувства обиды то, что к вам не относится. Допустим, что вас обидели из побуждений благородных, - произведите деление вашего чувства на побуждения благородные, вызвавшие оскорбительное замечание, и т.д. Произведя в уме некую нужную математическую операцию, вы сможете ответить на обиду с большим достоинством, которое будет тем благороднее, чем меньшее значение вы придаёте обиде. До известных пределов, конечно.

В общем-то, излишняя обидчивость – признак недостатка ума или какой-то закомплексованности. Будьте умны.

Есть хорошее английское правило: обижаться только тогда, когда вас хотят обидеть, намеренно обижают. На простую невнимательность, забывчивость (иногда свойственную данному человеку по возрасту, по каким-либо психологическим недостаткам) обижаться не надо. Напротив, проявите к такому «забывчивому» человеку особую внимательность – это будет красиво и благородно.

Это если «обижают» вас, а как быть, когда вы сами можете обидеть другого? В отношении обидчивых людей надо быть особенно внимательными. Обидчивость ведь очень мучительная черта характера.

Цитируется по:
Д.С.Лихачев. Письма о добром. СПб.: «Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ», 1999.

Мастер художественного слова акцентирует внимание на важной проблеме: зависимость «содержания» человека от его «формы». Лихачев пишет, что веселым можно и даже нужно быть, но в меру. Не нужно вести себя навязчиво и шумно, потому что это умаляет окружающих. Также не стоит стесняться своей застенчивости, смешной она становится только в случае, когда вы сами стесняетесь ее или слишком стараетесь преодолеть. Автор отмечает, что это может способствовать развитию комплекса неполноценности, а вместе с ним и других плохих качества.

Позиция Лихачева довольно четко выражена.

Он рассуждает о наружности человека, которая отражает его «форму», становясь его элегантным «содержанием». Под привлекательной «формой» он подразумевает простоту, правдивость, отсутствие претензий в одежде и поведении.

Я согласен с позицией Лихачева. Действительно, во многом поведение человека, его недостатки и то, как он к ним относится, определяет его «содержание».

Во-первых, в сказке Антуана де Сент- Экзюпери «Маленький принц» главный герой встречает на одной из планет человека, который одет с иголочки. Он восхищается своей внешностью и постоянно просит себе аплодировать. Маленькому принцу кажется его поведение смешным и странным. Манера одеваться, его самовлюбленное поведение определяет его далеко не приятное «содержание».

Во-вторых, в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» главная героиня является достаточно робким человеком.

Сонечка молчалива. Эта привлекательная «форма» стала ее элегантным «содержанием», ведь ей свойственны такие качества как доброта и сострадание.

Данный текст утвердил меня во мнении, что не только «содержание» определяет «форму», но и от «формы» зависит «содержание».

Обновлено: 2017-07-29

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Дмитрий Сергеевич. Лихачев (1906-1999) - автор известнейших трудов по текстологии, древнерусской литературе, филологии: «Человек в литературе Древней Руси» (1958); «Новгород Великий: очерк истории культуры Новгорода XI-XVII вв.» (1959); «“Слово о полку Игореве” - героический пролог русской литературы» (1961); «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV - начало XV века)» (1962); «Текстология: на материале русской литературы X-XVII веков» (1962); «Текстология: краткий очерк» (1964); «Поэтика древнерусской литературы» (1967); «“Смеховой мир” Древней Руси» (совместно с А. М. Панченко) (1976); «“Слово о полку Игореве” и культура его времени» (1978); «Поэзия садов: к семантике садово-парковых стилей» (1982); «О филологии» (1989) и др.

Д. С. Лихачев признавал за литературой и литературоведением огромную общественную значимость - они способствуют развитию человеческой социальности в широком смысле этого слова, считал он. Во главе развития литературы и литературоведения он ставил историзм и реализм. Создание произведения - это факт биографии его автора, биография автора - факт истории, истории литературы в частности. При этом история не «подводится» под заранее построенную определенную гипотезу, считал Д. С. Лихачев, исторические факты, факты «движения произведения» заложены в тексте, в творчестве автора, в историко-литературном процессе, понятом как часть истории культуры в целом. Все это создает научное понимание и научное объяснение литературного произведения.

На литературоведах как представителях филологии лежит большая и ответственная задача - воспитывать «умственную восприимчивость»: «В литературоведении нужны разные темы и большие “расстояния” именно потому, что оно борется с этими расстояниями, стремится уничтожить преграды между людьми, народами и веками. Литературоведение воспитывает человеческую социальность - в самом благородном и глубоком смысле этого слова» (14, с. 24).

С ростом реализма в литературе развивается и литературоведение, считает Д. С. Лихачев. Задача литературы - «открывать человека в человеке, совпадает с задачей литературоведения - открывать литературу в литературе. Это легко можно было бы показать на изучении древнерусских литературных памятников. Сперва о них писали как о письменности и не видели в этой письменности развития. Сейчас перед нами семь веков литературного развития. Каждая эпоха имеет свое индивидуальное лицо, и в каждом мы открываем неповторимые ценности» (14, с. 25).

Литературоведение должно быть точной наукой: «Ее выводы должны обладать полной доказательной силой, а ее понятия и термины отличаться строгостью и ясностью. Этого требует высокая общественная ответственность, которая лежит на литературоведении» (14, с. 26). Ключ к «неточности» художественного материала Д. С. Лихачев видит в том, что художественное творчество «неточно» в той мере, в какой это требуется для сотворчества читателя или слушателя. Потенциальное сотворчество заложено в любом художественном произведении: «Поэтому отступления от метра необходимы для творческого воссоздания читателем и слушателем ритма. Отступления от стиля необходимы для творческого восприятия стиля. Неточность образа необходима для восполнения этого образа творческим восприятием читателя или зрителя. Все эти и другие “неточности” в художественных произведениях требуют своего изучения. Требуют своего изучения необходимые и допустимые размеры этих неточностей в различные эпохи и у различных художников. От результатов этого изучения будет зависеть и допустимая степень формализации искусства. Особенно сложно обстоит дело с содержанием произведения, которое в той или иной степени допускает формализацию и одновременно не допускает ее. Структурализм в литературоведении может быть плодотворен только при ясном осознании возможных сфер своего применения и возможных степеней формализации того или иного материала» (14, с. 29).

Д. С. Лихачев намечает подходы к изучению литературы: «Можно изучать биографии писателей. Это важный раздел литературоведения, ибо в биографии писателя скрываются многие объяснения его произведений. Можно заниматься историей текста произведений. Это огромная область, включающая различные подходы. Эти различные подходы зависят от того, какое произведение изучается: произведение личностного творчества или безличностпого, а в последнем случае - имеется ли в виду письменное произведение (например, средневековое, текст которого существовал и изменялся многие столетия) или устное (тексты былин, лирических песен и пр.). Можно заниматься литературным источниковедением и литературной археографией, историографией изучения литературы, лигературоведческой библиографией (в основе библиографии также лежит особая наука). Особая область науки - сравнительное литературоведение. Другая особая область - стиховедение» (14, с. 29-30).

Д. С. Лихачев подчеркивает важность сознательного выдвижения научной гипотезы в процессе исследования. По его утверждению, гипотеза - это один из видов конечного обобщения или объяснения открытых фактов. Научное исследование не начинается с обобщения, оно идет к нему. Исследование начинается с рассмотрения всех относящихся к проблеме данных, с установления фактов. При этом изучение ведется определенными научными методами. Красота научной работы состоит в красоте исследовательских приемов, в новизне и скрупулезности научной методики.

Д. С. Лихачев рассматривает красоту как критерий истины и приводит примеры «красивых» гипотез: «Изучая один из древнерусских сборников, в начале которого находится летопись, названная Карамзиным Ростовскою, А. Шахматов предположил, что она представляет собой слияние Новгородского летописного свода, составленного точно в 1539 году, и Московского, составленного в 1479 году. Позднейшие открытия полностью подтвердили эту гипотезу А. Шахматова. Ему удалось найти впоследствии рукописи, отдельно отразившие и этот Новгородский свод 1539 года, и Московский свод 1479 года. Открытие рукописей Новгородского летописного свода 1539 года и Московского свода 1479 года напоминает известный случай с открытием астрономом Леверье планеты Нептун: вначале существование этой планеты было доказано математическими вычислениями, и только затем Нептун был открыт непосредственным, визуальным наблюдением. Обе гипотезы - и астрономическая, и литературоведческая - потребовали для своего создания не способности к конструированию парадоксов, а большого предварительного труда. Одна была обоснована сложнейшими методами шахматовской текстологии, а другая - сложнейшими математическими вычислениями. Талант в науке есть прежде всего способность к упорному творческому (дающему творческие результаты) труду, а не к простому сочинительству. Только проникнувшись этой мыслью и можно воспитать новое поколение ученых - талантливых, трудолюбивых и ответственных за свои гипотезы» (14, с. 33).

Тесную связь формы и содержания Д. С. Лихачев рассматривает как критерий для выделения талантливых произведений, считая, что для выдающихся произведений это первое и основное условие художественности. Также и анализ произведения должен вестись с установкой на единство формы и содержания: «Рассматриваемые отдельно форма и содержание произведения в известной мере способствуют уяснению художественности - поскольку внимательное изолированное рассмотрение формы или внимательное рассмотрение содержания в их элементарных проявлениях может приблизить и облегчить необходимый для понимания художественности синтез обоих. Зародыш художественности может быть обнаружен в исследовании элементарных проявлений формы, взятых изолированно. То же можно сказать и о содержании. Содержание в его самых общих проявлениях может иметь свою художественную функцию. Художественность может быть обнаружена в самом сюжете, в идеях произведения, в его общей направленности (впрочем, изучение художественной функции содержания ведется гораздо реже, чем изучение художественной функции формы). Однако по-настоящему произведение литературы раскрывается во всех своих художественных достоинствах только тогда, когда оно изучено в единстве формы и содержания. Художественная значимость формы и художественная значимость содержания, взятые изолированно, во много раз меньше, чем тогда, когда они рассматриваются в их единстве. Художественность накапливается на двух полюсах произведения, как накапливается положительное и отрицательное электричество на аноде и катоде аккумулятора» (14, с. 44).

К темам, требующим равного внимания как к форме произведения, так и к его содержанию, могут быть отнесены исследования авторского замысла, отдельных художественных образов, стилей изображения человека, художественного времени произведения, его жанровой природы и т.д.

На протяжении всего исследовательского пути Д. С. Лихачев говорит о важности принципа историзма в процессе исследования художественного текста. Он состоит в том, что любое явление «рассматривается в его происхождении, росте и образовании, в движения, а само движение - в обусловивших его причинах и связях с окружающим - как часть более общего целого. Применительно к литературному произведению принцип историзма состоит в том, что оно рассматривается, во-первых, в его собственном движении - как явление творческого процесса, во-вторых, в связи с общим творческим развитием его автора - как элемент его творческой биографии и, в-третьих, как проявление историко-литературного движения - как явление развития литературы того или иного периода. Иными словами - литературное произведение рассматривается в аспекте трех слагающихся в нем движений. Но этим принцип историзма не ограничивается. Принцип историзма требует, чтобы произведение рассматривалось не в изоляции от других явлений литературы, искусства и действительности, а в соотнесенности с ними, ибо каждый элемент искусства является в то же время и элементом действительности. Язык художественного произведения должен изучаться в его соотнесенности с языком общенациональным, литературным, языком писателя во всех его проявлениях и т.д. То же касается художественных образов, сюжета, тем произведения, поскольку образами, сюжетом, темами произведения избираются явления действительности - существующие или существовавшие.

Какое же значение имеет исторический подход в изучении единства содержания и формы? Здесь должны быть подчеркнуты два момента. Первый: историзм позволяет охватить во взаимной их соотнесенности и форму, и содержание. Второй: исторический подход избавляет от субъективности в интерпретации того, в чем именно проявляется единство формы и содержания в каждом конкретном случае» (14, с. 53).

Важнейшими векторами и направляющими движения исследования Д. С. Лихачев считал художественные стили. Великие стили эпохи, отдельные стилистические направления и индивидуальные стили подсказывают и направляют художественное обобщение не только творцам, но и тем, кто воспринимает: «Главное в стиле - его единство, «самостоятельность и целостность художественной системы». Целостность эта направляет восприятие и сотворчество, определяет направление художественного обобщения читателя, зрителя, слушателя. Стиль суживает художественные потенции произведения искусства и тем облегчает их апперцепцию. Естественно поэтому, что стиль эпохи возникает по преимуществу в те исторические периоды, когда восприятие произведений искусства отличается сравнительной негибкостью, жесткостью, когда оно не стало еще легко приспосабливаться к переменам стиля. С общим ростом культуры и расширением диапазона восприятия, развитием его гибкости и эстетической терпимости падает значение единых стилей эпохи и даже отдельных стилистических течений. Это можно заметить довольно отчетливо в историческом развитии стилей. Романский стиль, готика, ренессанс - это стили эпохи, захватывающие собой все виды искусства и частично переходящие за пределы искусства - эстетически подчиняющие себе науку, философию, быт и многое другое. Однако барокко может быть признано стилем эпохи только с большими ограничениями. Барокко на известном этапе своего развития могло существовать одновременно с другими стилями, например, с классицизмом во Франции. Классицизм, в целом сменивший барокко, обладал еще более узкой сферой влияния, чем предшествующие стили. Он не захватывал (или захватывал очень незначительно) народное искусство. Романтизм отступил и из области архитектуры. Реализм слабо подчиняет себе музыку, лирику, отсутствует в архитектуре, балете. Вместе с тем это относительно свободный и разнообразный стиль, допускающий многообразные и глубокие индивидуальные варианты, в которых ярко проявляется личность творца» (14, с. 65).

При этом стиль - всегда некоторое единство. Оно пронизывает форму произведения искусства и его содержание. Для стиля эпохи характерны и излюбленные темы, мотивы, подходы, и повторяющиеся элементы внешней организации произведения. Стиль обладает как бы кристаллической структурой - структурой, подчиненной какой-либо единой «стилистической доминанте». Кристаллы могут врастать друг в друга, но для кристаллов это врастание - исключение, а для произведений искусства - явление обычное. Соединение разных стилей может совершаться с разной степенью интенсивности и создавать различные эстетические ситуации: «...привлечение одного из предшествующих стилей для создания нового (классицизм последней четверти XVIII века, “Adam’s style” и др.), продолжение старого стиля с его приспособлением к новым вкусам (“перпендикулярная готика” в Англии), нарочитое разнообразие стилей, свидетельствующее о гибкости эстетического сознания (готика в экстерьере замка Арундел в Англии и одновременно классицистические формы внутри), эстетически организованное соседство зданий, принадлежащих различным эпохам (в Сицилии), механическое соединение в одном произведении лишь внешних особенностей различных стилей (эклектизм).

Независимо от эстетических достоинств произведений, соединяющих в себе различные стили, - самый факт столкновения, соединения и соседства различных стилей имел и имеет огромное значение в развитии искусств, порождая новые стили, сохраняя творческую память о предшествующих. С точки зрения теории искусств основы “контрапункта” различных стилей представляют огромный интерес и подлежат внимательному изучению. Наличие “контрапункта стилей” в истории архитектуры позволяет думать, что и литература, развитие которой в той или иной мере сопряжено с развитием других искусств, обладает различными формами соединения стилей.

Мною уже была высказана гипотеза о том, что в России в XVII веке барокко приняло на себя многие функции ренессанса. Можно думать, что в России в XVIII веке границы между барокко и классицизмом в значительной степени отличались “размытым” характером. Различные соединения с другими стилями допускал романтизм. Все это еще подлежит внимательному и детальному изучению» (14, с. 72).

Огромную важность для филологии Д. С. Лихачев видел в развитии текстологии, которую он рассматривал как науку, изучающую историю текста. Если перед исследователем только один текст произведения, нет ни черновиков, ни записей о замысле, то через этот текст, как через одну точку на плоскости, можно провести бесконечное число прямых. Чтобы этого не случилось, нужно искать точку опоры вне текста - в биографических, историко-литературных или общеисторических фактах. Если перед исследователем несколько рукописей, указывающих на поиски автором нужного ему решения, то замысел автора можно в какой-то мере объективно раскрыть: «Поэтому так счастлива судьба нашего пушкиноведения, что к услугам пушкинистов множество пушкинских черновиков. Не будь этих черновиков, сколько можно было бы нагромоздить и изящных, и остроумных, и просто любопытных интерпретаций многих произведений Пушкина. Но даже и черновики не спасают читателей Пушкина от произвола пышноречивых интерпретаторов» (14, с. 83).

В работе «О филологии» Д. С. Лихачев разъясняет задачи текстологии для формирования этой науки: «Текстология в основном и у нас, и на Западе определялась как “система филологических приемов” к изданию памятников и как “прикладная филология”. Поскольку для издания текста важен был только “первоначальный”, “подлинный” текст, а все остальные этапы истории текста не представляли интереса, критика текста спешила перескочить через все этапы истории текста к тексту первоначальному, подлежащему изданию, и стремилась выработать различные “приемы”, механические способы “добывания” этого первоначального текста, рассматривая все остальные его этапы как ошибочные и неподлинные, не представляющие интереса для исследователя. Поэтому очень часто исследование текста подменялось его “исправлением”. Исследование велось в тех крайне недостаточных формах, которые необходимы были для “очищения” его от “ошибок”, от позднейших изменений. Если текстологу удавалось восстановить первоначальное чтение того или иного места, то остальное - история данного места, а иногда и текста в целом - его уже не интересовало. С этой точки зрения текстология действительно практически оказывалась не наукой, а системой приемов к добыванию первоначального текста для его издания. Текстолог пытался достигнуть того или иного результата, “добыть” тот или иной текст без внимательного изучения всей истории текста произведения как единого целого» (14, с. 94).

Д. С. Лихачев намечает общую тенденцию у литературоведов и историков, занимающихся Древней Русью: все более и более стираются различия и перегородки между учеными, добывающими материал, и учеными, этот материал изучающими. Подобно тому как археолог обязан в настоящее время быть историком, а историк досконально владеть археологическим материалом; подобно тому как источниковед становится все более и более историком, допускающим в своих работах широкие обобщения, и в литературоведении созрела необходимость каждому текстологу быть одновременно широким историком литературы, а историку литературы непременно изучать рукописи: «Текстологическое исследование - это фундамент, на котором строится вся последующая литературоведческая работа. Как это будет ясно из дальнейшего, выводы, добытые текстологическим исследованием, очень часто опровергают самые широкие умозаключения литературоведов, сделанные ими без изучения рукописного материала, и в свою очередь приводят к новым интересным и досконально обоснованным историко-литературным обобщениям» (14, с. 103).

Текстология, по Лихачеву, открывает возможности изучения литературных школ, направлений, изменений в стиле, динамики творческого процесса, оказывается арбитром в решении многих споров, которые вне изучения конкретной истории текстов могли бы тянуться без каких-либо определенных перспектив на их окончательное разрешение. Текстология зародилась как прикладная дисциплина, как сумма филологических приемов к изданию текстов. По мере углубления в задачи издания текста текстология вынуждена была заниматься изучением истории текста произведений. Она становилась наукой об истории текста произведений, а задача издания текста становилась только одним из ее практических применений: «История текста произведения охватывает все вопросы изучения данного произведения. Только полное (или по возможности полное) изучение всех вопросов, связанных с произведением, может по-настоящему раскрыть нам историю текста произведения. Вместе с тем только история текста раскрывает нам произведение во всей его полноте. История текста произведения есть изучение произведения в аспекте его истории. Это исторический взгляд на произведение, изучение его в динамике, а не в статике. Произведение немыслимо вне его текста, а текст произведения не может быть изучен вне его истории. На основе истории текста произведений строится история творчества данного писателя и история текста произведения (устанавливается историческая связь (курсив автора. - К. Ш.,Д. П.) между историями текстов отдельных произведений), а на основе истории текстов и истории творчества писателей строится история литературы. Само собой разумеется, что история литературы далеко не исчерпывается историями текстов отдельных произведений, но они существенны, особенно в литературе древнерусской. Это - историческая точка зрения, прямо противоположная механической и статичной, игнорирующей историю и изучающей произведение в его данности. Но надо иметь в виду, что сам по себе исторический подход может допускать различные приемы истолкования гекста, творчества, истории литературы» (14, с. 124). История текста произведения не может сводиться к простой регистрации изменений, изменения текста должны быть объяснены.

Последовательность работы текстолога должна быть такой: он устанавливает историю создания текста на черновике, а затем на основании этой истории подходит к последнему тексту и берет его за основной (если он законченный) или одну из более ранних стадий (законченную), если последние поправки в рукописи не доведены до конца: «За каждым произведением и за каждой рукописью исследователь обязан видеть жизнь, их породившую, обязан видеть реальных людей: авторов и соавторов, переписчиков, переделывателей, составителей летописных сводов. Исследователь обязан вскрывать их намерения, явные, а иногда и “тайные”, учитывать их психологию, их идеи, их представления о литературе и литературном языке, о жанре переписываемых ими произведений и т.д.

Текстолог обязан быть историком в самом широком смысле этого слова и историком текста в особенности. Ни в коем случае нельзя делать практических выводов (для издания текста, для его реконструкции, для классификации его списков и т.д.) раньше, чем не исчерпаны все возможности для установления конкретной картины того, как текст реально изменялся, кем изменялся и для чего, в каких исторических условиях создавался авторский текст и производились его переработки последующими редакторами.

Исторический подход к вопросам текстологии отнюдь не отменяет необходимости внешней классификации списков, необходимости вычерчивания стемм, но и не служит одним только историческим пояснением к тому, что добыто на основании только внешних признаков. В последнем случае роль исторического подхода к вопросам текстологии ограничивалась бы своеобразной комментаторской задачей, самая же методика текстологической работы, на первом этапе изучения текста во всяком случае, оставалась бы прежней. На самом деле исторический подход должен пронизывать всю методику анализа списков. Изменение и различие в тексте должны учитываться сообразно тому значению (курсив автора. - К. III., Д. П.), которое они имели, а не по количественному признаку. Различия в результатах обоих подходов бывают очень велики. Так, например, если разделить списки “Сказания о князьях владимирских” по внешним признакам, без анализа происхождения различий, то мы неизбежно придем к выводу, что отдельных редакций “Сказания” выделять не следует, поскольку различия между списками внешне весьма невелики, однако если анализировать историю текста списков “Сказания” в тесной связи с исторической действительностью, в составе всей рукописной традиции, то окажется, что внешне незначительные изменения в списках делят их совершенно отчетливо на две редакции, каждая из которых имела вполне определенную и строго очерченную политическую функцию» (14, с. 146). История текста произведения связана с историей литературы, общественной мысли, с историей в целом и не может рассматриваться изолированно.

При этом роль филологии Д. С. Лихачев определяет как связующую, а потому и особенно важную. Филология связывает историческое источниковедение с языкознанием и литературоведением. Она придает широкий аспект изучению истории текста. Она соединяет литературоведение и языкознание в области изучения стиля произведения - наиболее сложной области литературоведения. По самой своей сути филология антиформа- листична, так как учит правильно понимать смысл текста -исторического источника или художественного памятника. Она требует глубоких знаний не только по истории языков, но и знания реалий той или иной эпохи, эстетических представлений своего времени, истории идей и т.д.

Литература, по мнению Д. С. Лихачева, - это не только искусство слова, это искусство преодоления слова, приобретения словом особой «легкости» от того, в какие сочетания входят слова: «Над всеми смыслами отдельных слов в тексте, над текстом витает еще некий сверхсмысл, который и превращает текст из простой знаковой системы в систему художественную. Сочетания слов, а только они рождают в тексте ассоциации, выявляют в слове необходимые оттенки смысла, создают эмоциональность текста. Подобно тому как в танце преодолевается тяжесть человеческого тела, в живописи преодолевается однозначность цвета благодаря сочетаниям цветов, в скульптуре преодолевается косность камня, бронзы, дерева, так и в литературе преодолеваются обычные словарные значения слова. Слово в сочетаниях приобретает такие оттенки, которых не найдешь в самых лучших исторических словарях русского языка» (14, с. 164).

По Д. С. Лихачеву, поэзия и хорошая проза ассоциативны но своей природе, филология толкует не только значения слов, но и художественное значение всего текста. Д. С. Лихачев считает, что нельзя заниматься литературой, не обладая лингвистическими знаниями, нельзя быть текстологом, не вдаваясь в потаенный смысл текста как целого, а не только отдельных слов. Слова в поэзии означают больше, чем они называют, «знаками» чего они являются.

Филология, по Лихачеву, - высшая форма гуманитарного образования, форма, «соединительная для всех гуманитарных наук». Можно было бы на десятках примеров показать, как страдает историческое источниковедение тогда, когда историки превратно толкуют тексты, обнаруживают не только свое незнание истории языка, но и истории культуры. Следовательно, филология нужна и им: «Поэтому не должно представлять себе, что филология связана по преимуществу с лингвистическим пониманием текста. Понимание текста есть понимание всей стоящей за текстом жизни своей эпохи. Поэтому филология есть связь всех связей. Она нужна текстологам, источниковедам, историкам литературы и историкам науки, она нужна историкам искусства, ибо в основе каждого из искусств, в самых его “глубинных глубинах” лежат слово и связь слов. Она нужна всем, кто пользуется языком, словом; слово связано с любыми формами бытия, с любым познанием бытия: слово, а еще точнее, сочетания слов. Отсюда ясно, что филология лежит в основе не только науки, но и всей человеческой культуры. Знание и творчество оформляются через слово, и через преодоление косности слова рождается культура.

Чем шире круг эпох, круг национальных культур, которые входят ныне в сферу образованности, тем нужнее филология. Когда-то филология была ограничена главным образом знанием классической древности, теперь она охватывает все страны и все времена. Тем нужнее она сейчас, тем она “труднее”, и тем реже можно найти сейчас настоящего филолога. Однако каждый интеллигентный человек должен быть хотя бы немного филологом. Этого требует культура» (14, с. 186).

Культура человечества движется вперед путем накопления ценностей. Ценности не сменяют друг друга, новые не уничтожают старые, а, присоединяясь к старым, увеличивают их значимость для сегодняшнего дня. Поэтому ноша культурных ценностей - ноша особого рода. Она не утяжеляет наш шаг вперед, а облегчает: «Чем большими ценностями мы овладели, тем более изощренным и острым становится наше восприятие иных культур: культур, удаленных от нас во времени и в пространстве - древних и других стран. Каждая из культур прошлого или иной страны становится для интеллигентного человека “своей культурой” - своей глубоко личной и своей в национальном аспекте, ибо познание своего сопряжено с познанием чужого. Преодоление всяческих расстояний - это не только задача современной техники и точных наук, но и задача филологии в широком смысле этого слова. При этом филология в равной степени преодолевает расстояния в пространстве (изучая словесную культуру других народов) и во времени (изучая словесную культуру прошлого). Филология сближает человечество - современное нам и прошлое. Она сближает человечество и разные человеческие культуры не путем стирания различий в культурах, а путем осознания этих различий; не путем уничтожения индивидуальности культур, а на основе выявления этих различий, их научного осознания, на основе уважения и терпимости к “индивидуальности” культур. Она воскрешает старое для нового. Филология - наука глубоко личная и глубоко национальная, нужная для отдельной личности и нужная для развития национальных культур» (14, с. 192).

Филология оправдывает свое название - «любовь к слову», так как в основе своей опирается на любовь к словесной культуре всех языков, на терпимость, уважение и интерес ко всем культурам.

Литература

• 1. Бахтин , М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтину М. М. Работы 1920-х годов. - Киев: Firm «Next», 1994. - С. 69-256.
• 2. Бахтин , М. М. К методологии литературоведения / М. М. Бахтин // Контекст-1974: Литературно-теоретические исследования. - М., 1975.
• 3. Бахтину М. М. Проблема речевых жанров // Бахтину М. М. Собрание сочинений: в 7 т. - М.: Русские словари, 1996. - Т. 5. - С. 159-206.
• 4. Бахтину М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве (1924) // Бахтину М. М. Работы 1920-х годов. - Киев: Firm «Next», 1994. - С. 257-320.
• 5. Бахтину М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Бахтину М. М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979.
• 6. Бахтину М. М. Слово в романе // Бахтину М. М.
• 7. Бахтин, М. М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике // Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. - М.: Художественная литература, 1975.
• 8. Бахтин, М. М. Эпос и роман (О методологии исследования романа) // Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. - М.: Художественная литература, 1975.
• 9. Виноградов, В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов. - М. : Высшая школа, 1971.
• 10. Виноградов, В. В. О языке художественной литературы / В. В. Виноградов. - М.: Гослитиздат, 1959.
• 11. Виноградов, В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII- XIX веков / В. В. Виноградов. - М.: Высшая школа, 1982.
• 12. Виноградов, В. В. Основные вопросы синтаксиса предложения (на материал русского языка) / В. В. Виноградов // Вопросы грамматического строя: сборник статей. - М.: АП СССР, 1955. - С. 389-435.
• 13. Лихачев, Д. С. О теме этой книги / Д. С. Лихачев // Виноградов, В. В. О теории художественной речи. - М.: Высшая школа, 1971. - С. 212-232.
• 14. Лихачев, Д. С. О филологии / Д. С. Лихачев. - М.: Высшая школа, 1989.
• 15. Лихачев, Д. С. Письма о добром / Д. С. Лихачев. - М.: Азбука, 2015.
• 16. Максимов, Л. Ю. Многомерная классификация сложноподчиненных предложений (на материале современного русского литературного языка) / Л. Ю. Максимов. - Ставрополь; Пятигорск: Изд-во СГУ, 2011.
• 17. Овсянико-Куликовский, Д. Н. Психология мысли и чувства. Художественное творчество // Овсянико-Куликовский, Д. Н. Литературно-критические работы: в 2 т. - М.: Художественная литература, 1989. - Т. 1. - С. 26-190.
• 18. Рождественский, ГО. В. Виноградовская школа в языкознании / Ю. В. Рождественский // Лингвистический энциклопедический словарь. - М. : Советская энциклопедия, 1990.
• 19. Тамарченко, Н.Д. «Эстетика словесного творчества» М. М. Бахтина и русская философско-филологическая традиция / И. Д. Тамарченко. - М.: Изд-во Кулагиной, 2011.
• 20. Чудаков, А. П. Ранние работы В. В. Виноградова о поэтике русской литературы / А. П. Чудаков // Виноградов, В. В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. - М.: Наука, 1976. - С. 465-481.
• 21. Чудаков , А. П. Семь свойств научного метода Виноградова / А. П. Чудаков // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В. В. Виноградова). - М.: Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН, 1995. - С. 9-15.
• 22. Фатеева, II. А. Интертекст в мире текстов. Контрапункт интертекстуальности / И. А. Фатеева. - 4-е изд. - М.: Либроком, 2012.
• 23. Штайн, К. Э. Филология: История. Методология. Современные проблемы / К. Э. Штайн, Д. И. Петренко. - Ставрополь: Ставропольский государственный институт, 2011.
• 24. Штайн, К. Э. Филология: Школы и направления / К. Э. Штайн, Д. И. Петренко. - Ставрополь: Дизайн-студия Б, 2014.

Научная биография академика Дмитрия Сергеевича Лихачева началась еще в студенческие годы. Он занимался одновременно в двух секциях отделения языкознания и литературы факультета общественных наук Ленинградского университета: романо-германской (по специальности английская литература) и славяно-русской. Участие Д. С. в «Некрасовском семинаре» профессора В. Е. Евгеньева-Максимова послужило импульсом к углубленному изучению первоисточников, что определило весь его дальнейший путь в науке. Сам Дмитрий Сергеевич особо отмечает, что именно В. Е. Евгеньев-Максимов приучил его «не бояться рукописей», работать в архивах и рукописных собраниях. Так, уже в 1924-1927 гг. он подготовил исследование о забытых текстах Некрасова: нашел около тридцати неизвестных ранее фельетонов, рецензий и статей, печатавшихся в ряде изданий 40-х годов XIX в., и установил их принадлежность Некрасову. По не зависящим от молодого исследователя обстоятельствам эта работа не была опубликована (ссылки на эту работу Д. С. Лихачева вошли в статью Н. Выводцева «Некрасов - критик и рецензент» (Некрасов Н. А. Собр. соч. / Под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова и К. Чуковского. М.; Л., 1930. Т. 3. С. 369, 370).

В те же годы Д. С. изучал древнерусскую литературу в семинаре у профессора Д. И. Абрамовича. Под руководством последнего он написал свою дипломную работу (неофициальную) о малоизученных «Повестях о патриархе Никоне». Официальной дипломной работой Д. С. по романо-германской специальности было исследование «Шекспир в России в XVIII веке».

После окончания университета Д. С. Лихачеву не сразу удалось сосредоточить свои силы и знания на научной работе, лишь через 10 лет включился он в состав сотрудников Сектора древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Однако близко с работой этого Сектора Д. С. соприкоснулся, редактируя его печатные издания в Ленинградском отделении Издательства Академии наук СССР. В 1937 г. Сектор подготовил посмертное издание обширного труда академика А. А. Шахматова «Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв.». «Эта рукопись увлекла меня», - вспоминал Дмитрий Сергеевич, который в качестве редактора издательства должен был внимательно проверить ее готовность к набору. В результате у него возник интерес к другим работам А. А. Шахматова, а затем и к широкому кругу вопросов, связанных с историей древнерусского летописания. Именно с этой глубоко продуманной темой он войдет в среду «древников»-литературоведов (1938). Исследования в этой области принесут ему ученую степень кандидата (1941), а затем - доктора филологических наук (1947). К исследованию древнерусского летописания Д. С. был подготовлен серьезным критическим изучением трудов своих предшественников, в частности многочисленных работ академика А. А. Шахматова. Освоив все сильные стороны текстологической методики этого крупнейшего ученого, Дмитрий Сергеевич осознает необходимость продолжить, а в отдельных случаях и пересмотреть выводы последнего в двух направлениях. Предстояло существенно углубить «исторический метод» А. А. Шахматова. На очереди оказалась и большая историко-литературная проблема: стиль летописания представлялся А. А. Шахматову неизменным на всех этапах истории. Д. С. Лихачев подошел к летописи не только как историк, но и как литературовед. Он изучал рост и изменение самих способов летописания, их обусловленность своеобразием русского исторического процесса. В этом проявился характерный для всего творчества Д. С. глубокий интерес к проблеме художественного мастерства древнерусской литературы, причем стиль литературы и изобразительного искусства он рассматривал как проявление единства художественного сознания.

Первые работы Д. С. Лихачева посвящены старшему летописанию Новгорода. Значение этой ветви летописания для восстановления предыстории «Повести временных лет» наметилось уже в исследованиях А. А. Шахматова. Вместе с тем своеобразный стиль Новгородской летописи XII в., сохраненный древнейшим из всех дошедших до нас списков - Синодальным списком первой Новгородской летописи, - открывал простор для изучения ее как литературного памятника. Так началось исследование ученым Новгородской летописи, а затем и всей новгородской литературы и изобразительного искусства Новгорода XII-XVII вв. Этой теме посвящен цикл его работ 40-х годов, которые сразу привлекли читателей строгостью метода, свежестью и обоснованностью выводов.

Изучение Новгородских летописных сводов XII в. привело Д. С. к заключению, что особый стиль этого летописания и его общественная тенденция объясняется переворотом 1136 г., установлением «республиканского» политического строя в Новгороде. На основе самостоятельных разысканий в области новгородской литературы, живописи и зодчества XII-XVII вв. в их полном объеме Д. С. Лихачев опубликовал во втором томе «Истории русской литературы» (1945) ряд содержательных, вполне оригинальных статей. Они наглядно раскрыли некую общую закономерность в развитии средневековой новгородской культуры в разнообразных ее проявлениях. Итоги этих разысканий отражены также в его книге «Новгород Великий» (1945).

Эти работы позволили обнаружить еще одно ценное качество ученого - уменье изложить свои научные наблюдения так, чтобы они заинтересовали широкие круги читателей - неспециалистов. Это внимание к читателю, стремление внушить ему интерес и уважение к прошлому нашей отчизны пронизывают все творчество Д. С. Лихачева, делают его научно-популярные книги лучшими образцами этого жанра.

Расширяя сферу своих наблюдений над историей летописания, Дмитрий Сергеевич пишет ряд статей, касающихся киевского летописания XI-XIII вв.: «“Устные летописи” в составе “Повести временных лет”» (1945), «Русский посольский обычай XI-XIII вв.» (1946). Наконец, он ставит перед собой задачу построить систематическую историю летописания от его возникновения до XVII в. Так рождается его обширная докторская диссертация, которая, к сожалению, была опубликована в значительно сокращенном виде. Книга Д. С. Лихачева «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1947) стала ценным вкладом в науку, принципиально новые выводы ее приняты и литературоведами и историками.

Разысканиями Дмитрия Сергеевича окончательно снимаются всякие попытки объяснять происхождение русской летописи из византийских или западнославянских источников, в действительности лишь отразившихся в ней на определенном этапе ее развития. По-новому представляет он связь летописи XI-XII вв. с народной поэзией и живым русским языком; в составе летописей XII-ХIII вв. вскрывает особый жанр «повестей о феодальных преступлениях»; отмечает своеобразное возрождение в Северо-Восточной Руси политического и культурного наследия древнерусского государства после Куликовской победы; показывает взаимосвязь отдельных сфер русской культуры XV-XVI вв. с исторической обстановкой того времени и с борьбой за построение централизованного Русского государства.

Углубленное изучение раннего этапа киевского летописания XI в., которое в начале XII в. привело к созданию классического памятника - «Повести временных лет», лежит в основе двухтомного труда Д. С. Лихачева, изданного в серии «Литературные памятники» (1950). Заново критически проверенный текст «Повести временных лет» был в этом труде бережно и точно переведен Д. С. Лихачевым (совместно с Б. А. Романовым) на современный литературный язык, с сохранением своеобразного строя речи. Текст подвергся глубокому и всестороннему исследованию, в ходе которого кропотливая работа издателя и комментатора сочеталась с широкими историческими обобщениями. В этом исследовании «Повесть временных лет» предстает перед читателем как сложное по своему составу и литературному оформлению литературное произведение и как ценнейший источник исторических сведений о политической жизни и культуре древнерусского государства X - начала XII в. Это издание служит и в настоящее время основой для исследователей, разрабатывающих частные вопросы истории «Повести», а также для учебной и научно-популярной литературы по истории культуры и литературы Киевской Руси.

Цикл работ Д. С. Лихачева, посвященных русскому летописанию, представляет ценность прежде всего тем, что они дали верное направление исследованиям художественных элементов летописания на разных этапах его развития; они окончательно утвердили за летописями почетное место среди литературных памятников исторического жанра. Кроме того, тщательное изучение особенностей летописного повествования позволило Д. С. разработать вопрос о пограничных с литературой формах творчества - о воинских и вечевых речах, о деловых формах письменности, о символике этикета, который возникает в быту, но существенно влияет на саму литературу. Словом, литература предстает перед нами не только как отражение, но и как своеобразное проявление действительности, и эта ее функция наложила известный отпечаток на характер литературы, придав ей специфический, национальный колорит.

Исследование истории русского летописания как истории смены художественных признаков повествования об исторических событиях и деятелях, смены, закономерно связанной с общеисторическим процессом и с развитием русской культуры во всех ее проявлениях, вовлекло в круг разысканий Д. С. смежные литературные памятники. Оно поставило перед ним, в частности, вопросы о значении народной поэзии в развитии разных форм исторического повествования. В результате появилась в свет чрезвычайно свежая по наблюдениям статья «Галицкая литературная традиция в житии Александра Невского» (1947). В ней этот памятник литературы Северо-Восточной Руси связывается с жизнеописанием Даниила Галицкого и устанавливаются те конкретные исторические обстоятельства, при которых такая связь могла возникнуть. На основе большого рукописного материала было создано образцово выполненное текстологическое исследование «Повести о Николе Заразском», продолженное в статьях 1961 и 1963 гг., посвященных одному из произведений этого цикла - «Повести о разорении Рязани Батыем».

С 1950 г. Д. С. Лихачеву принадлежит одно из ведущих мест среди исследователей «Слова о полку Игореве». До настоящего времени не утратили своего значения его статьи «Исторический и политический кругозор автора “Слова о полку Игореве”» и «Устные истоки художественной системы “Слова о полку Игореве”» (1950). Рассматривая в первой статье идейный смысл этого произведения, ученый устанавливает, что мировоззрение автора сформировалось под влиянием русской действительности. Во второй статье он на конкретном материале показывает, что образная система «Слова», также неразрывно связанная с исторической действительностью, создана на основе феодальной военной и трудовой символики своего времени.

Итоги нескольких лет работы над «Словом» нашли свое отражение в книге «Слово о полку Игореве», изданной в «юбилейном» для «Слова» 1950 г. в серии «Литературные памятники». Пересмотр ряда вопросов, связанных с первым изданием «Слова о полку Игореве», определил в этой новой книге сам способ издания текста, истолкования «темных» мест его, раскрытие ритмического строя «Слова», а также перевод текста на современный литературный язык, ставящий себе целью воспроизвести ритм подлинника. В сопровождающей издание статье и в богатом комментарии к тексту «Слова» Д. С. Лихачев рассматривает идейное и художественное содержание памятника в неразрывной их связи, вскрывает диалектическое единство его формы и содержания.

Большая исследовательская работа над крупнейшими литературными памятниками XI-XIII вв. легла в основу обобщающей статьи Д. С. Лихачева «Литература», дающей картину развития литературы этого периода. Она опубликована в коллективном труде «История культуры Древней Руси. Домонгольский период», т. 2 (1951), получившем Государственную премию СССР.

В отличие от своих предшественников, Д. С. Лихачев подчеркивает «историзм» литературы Киевской Руси, ее стремление откликаться на все политические события и отражать изменения, происходящие в обществе. Этот историзм автор признает основой самостоятельности и своеобразия литературы XI-XIII вв. Учитывая изменения феодальных отношений, он показывает движение литературы и борьбу в ней различных социальных и художественных тенденций, следит за оформлением местных литературных школ, за изменением взаимоотношений с народной поэзией, за развитием литературного языка, а также устанавливает неразрывную связь этого движения литературы с «социальным опытом», с историческим процессом.

Опираясь на предшествующие свои исследования, ученый ярко характеризует состояние русского языка времени создания старших литературных памятников и приходит к выводу, что именно высокому уровню развития русского языка литература XI-XII вв. была обязана своим быстрым ростом. По-новому освещает автор вопрос о русско-византийских литературных связях, показывая, что перенос некоторых произведений византийской литературы в русскую определялся потребностями русской жизни, развивающегося феодализма. Усвоение этих произведений было творческим, оно отражало веяния времени и типические черты культуры Киевского государства.

Сжатые, но выразительные характеристики всех важнейших памятников литературы до начала XIII в. включительно позволили Д. С. представить основные черты литературного процесса изученного периода. «Русская литература движется по своему, самостоятельному руслу, беря истоки в дописьменной, устной литературе и фольклоре, захватывая в своем мощном движении произведения переводной литературы, перерабатывая их, отбирая то, что в первую очередь отвечало русским потребностям, и стремясь вперед, к постепенному накоплению элементов реалистичности, к освобождению от церковности. В этом мощном течении борются силы прогрессивные с силами консервативными, социальный опыт с инертной идеалистической богословской системой, элементы национальные, твердо опирающиеся на запросы и нужды русской жизни, с традициями церковной литературы» (Лихачев Д. С . Литература // История культуры Древней Руси. Т. 2. Домонгольский период. М.; Л., 1951. С. 176-177).

Развернутую разработку все эти вопросы получили в его книге «Возникновение русской литературы» (1952). В этом исследовании впервые так широко ставится вопрос об исторических предпосылках самого возникновения литературы в обстановке раннефеодального древнерусского государства. Исследователь показывает внутренние потребности, определявшие зарождение и развитие литературы, вскрывает ее самостоятельность и высокий уровень изложения, обусловленный развитием устной поэзии. Вместе с тем он выясняет значение переводной литературы в процессе развития русской культуры XI-XII вв., связывая самый отбор переводных памятников с теми же внутренними потребностями, которые возникали в тесной связи с историей народа.

Материал литературы XI-XIII вв. был еще раз интересно использован Д. С. Лихачевым для обобщающей концепции в принадлежащих ему обширных разделах коллективного труда «Русское народное поэтическое творчество» (1953) - «Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X-XI вв.)» и «Народное поэтическое творчество в годы феодальной раздробленности Руси - до монголо-татарского нашествия (XII - начало XIII в.)». Опираясь на отраженные в литературных памятниках XI-XIII вв. народные предания, пословицы, обряды и обычаи, Д. С. осторожно анализирует в записях нового времени те их черты, которые есть основания относить к далекому прошлому. Он прежде всего определенно устанавливает, что в русском обществе X в. «в каждом классе слагаются свои особенности устного творчества. Эти особенности определяются различиями в идеологии отдельных классов, различиями в самом быте, в степени нужды в устном творчестве» (Лихачев Д. С . Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X-XI вв.) // Русское народное поэтическое творчество. Т. 1. Очерки по истории русского народного поэтического творчества X - начала XVIII века. М.; Л., 1953. С. 146).

В новом коллективном труде «История русской литературы» (1958) Дмитрий Сергеевич опубликовал более развернутый, чем в 1951 г., очерк истории литературы домонгольского периода и дал «Введение» и «Заключение» к разделу первого тома, посвященному литературе X-XVII вв.

Значение древней русской литературы ученый определяет, исходя из представления о «сложных закономерностях», управляющих развитием литературы на всем ее пути, о непрерывности этого пути: «Без изучения древней русской литературы нельзя правильно представить себе исторический процесс развития русской литературы XVIII и XIX веков... Если непосредственное читательское отношение к ней не всегда может принести отчетливое сознание ее достоинств, то историческое к ней отношение позволяет ясно осознать те крупные ценности, которыми она обладает» (Лихачев Д. С . Введение // История русской литературы. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 15-16). Общий итог развития литературы русского средневековья формулируется автором как «путь приближения к жизненной правде». В «Заключении» нашли свое отражение все существенные наблюдения, сделанные советским литературоведением в целом, а также исследования самого Д. С. Последние раскрывают содержание литературы X-XVII вв. и своеобразные художественные методы ее, которые, складываясь постепенно, расширяли возможности художественного изображения, обобщения.

От анализа литературного мастерства отдельных писателей и целых групп произведений или определенных периодов истории литературы Д. С. Лихачев все ближе и ближе подходил к общей проблеме «художественного метода» древнерусской литературы в его историческом развитии. Значение этой проблемы он так пояснил, обращаясь к широким кругам читателей в предисловии к книге «Художественная проза Киевской Руси XI-XIII веков» (1957): «Понять особенности художественного метода Древней Руси - это значит понять литературу Древней Руси, ее непреходящие эстетические ценности. Но художественный метод теснейшим образом связан с теми художественными задачами, которые ставил перед собой писатель, и с теми ценностями, которые искал в литературных произведениях читатель-современник» (Лихачев Д. С. Литературные памятники Киевской Руси // Художественная проза Киевской Руси XI-XIII веков. М., 1957. С. IV).

В художественном методе древнерусских писателей Д. С. Лихачева прежде всего интересовали способы изображения человека - его характера и внутреннего мира. Цикл его работ на эту тему открывается статьей «Проблема характера в исторических произведениях начала XVII в.» (1951). Исследование этой проблемы ученый начал, как видим, с конца - с периода, завершающего тот отрезок истории русской литературы, который, в целом, называют «древним», противопоставляя ему «новое» время. Однако уже в литературе XVII в. отчетливо намечается перелом, появление ряда новых признаков, которые получат полное развитие в XVIII в. Среди этих признаков Д. С. особо выделил и новое отношение к изображению человека, его внутреннего мира.

Уже в историческом повествовании XVI в. заметно усиление интереса к историческим личностям, однако их характеристики строятся еще по традиционной системе: они отражают представление об идеале правителя, полководца, врага. Бурные события начала XVII в., способствовавшие «огромному накоплению опыта социальной борьбы во всех классах общества», неоднократно разжигавшие «споры о достоинствах того или иного претендента на престол», - вот основная, по мнению исследователя, причина того, что литература с этого времени стала глубже описывать человеческие характеры, подмечать их сложность и противоречивость, высказывать «принципиальные суждения» о них. В этом новом отношении к задаче изображения человека в исторических сочинениях сказался социальный опыт писателей, однако форма еще оставалась старой.

Таким образом, Д. С. показал итог, к какому пришло в XVII в. историческое повествование, выдвинувшее новые задачи изображения характера человека. Теперь исследователь вернулся к началу того длительного пути, который нашел свое завершение в исторических сочинениях, описывавших события Смутного времени и обсуждавших характеры их участников. Появилась в печати статья «Изображение людей в летописи XII-XIII веков» (1954).

В многочисленных работах Д. С. Лихачева, посвященных летописанию этого периода, летопись предстает как ведущий жанр того времени: именно в ней «более всего устоялись определенные художественные средства в изображении людей». Эти художественные средства и самое направление, в каком писатели шли к созданию характеристики отдельных личностей, Д. С. Лихачев исследует в связи с системой живописных изображений людей. Анализ литературных портретов летописи XII-XIII вв. приводит его к следующим заключениям: «В изображении людей литература XII-XIII вв. следует... феодальным представлениям о том, каким должен быть представитель той или иной социальной ступени, какими должны быть сами феодальные отношения, и в основном сохраняет официальную точку зрения господствующего класса на все, включаемое в литературу» (Лихачев Д. С. Изображение людей в летописи XII-XIII веков // Тр. Отд. древнерус. лит. 1954. Т. 10. С. 40). Внутренняя жизнь изображаемого лица, по-видимому, «интересует писателей XII-XIII веков только постольку, поскольку она внешне проявляется в поступках, в определенной линии поведения» (там же. С. 41). Однако в эту систему изображения, полностью подчиненную феодальному идеалу поведения, иногда стихийно проникали отдельные элементы идеала народного, попытки точного воспроизведения действительности, нарушавшие схематичность изображения. И все же в данном периоде такие нарушения были еще редкими исключениями, в основном господствовала система. Она создавала образы, причем это была не «идеализация человека», а «идеализация его общественного положения - той ступени в иерархии феодального общества, на которой он стоит» (там же. С. 8). Сопоставив этот вывод с итогами, к каким Д. С. Лихачев пришел, анализируя способ изображения человека в исторических произведениях XVII в., мы увидим, что исследователь определил путь дальнейшего изучения всей «проблемы характера» в целом. Теперь предстояло привлечь материал других литературных жанров и охватить все этапы истории литературы от ее возникновения до конца XVII в.

В 1958 г. Д. С. Лихачев выпустил в свет книгу «Человек в литературе Древней Руси» (второе издание вышло в 1970 г.). В этой книге «проблема характера» исследуется не только на материале исторических жанров: с конца XIV в. привлекается агиография; «новое» в разработке этой проблемы широко показано на различных видах демократической литературы XVII в. и в стиле «барокко». Исчерпать все литературные источники в одном исследовании автор, естественно, не мог, однако в пределах изученного материала он отразил историческое развитие таких основных понятий, как характер, тип, литературный вымысел.

В этой книге автор указывает на ту живую нить исторического развития, которая проходит через историю древнерусской литературы. Опираясь на изучение большого фактического материала, Д. С. намечает несколько способов - «стилей» - изображения человека в древней литературе, не только сменявших друг друга, но и сосуществовавших в разных жанрах; он связывает выбор способа с задачей, стоящей перед писателем. Ученый внимательно следит за накоплением «художественно-познавательных» открытий, которые в XVII в. приведут и к первым опытам раскрытия характеров исторических деятелей в исторической повести, и к первым социально-групповым портретам в демократической сатире. Заслуживает внимания, что Д. С. Лихачев никогда не подтягивает эти «открытия» к типизации в реализме XIX в. и в то же время показывает, что путь их шел в направлении к накоплению - пока еще количественному - опыта реалистического изображения действительности. Большую убедительность характеристикам отдельных стилей изображения человека в литературе придает сопоставление их с приемами изобразительного искусства Древней Руси. Исследователь глубоко проникает в его исторически обусловленное своеобразие, умело показывая, как литература и искусство то шли одним путем в создании идеализированного образа человека (XII в.), то искусство опережало литературу в умении отразить внутренний мир человека (XIV-XV вв.).

Исторический подход к изучению художественного мастерства литературы Древней Руси характеризует и постановку Д. С. Лихачевым других вопросов своеобразной поэтики XI-XVII вв. В статье «К вопросу о зарождении литературных направлений в русской литературе» (1958) он обосновывает в самых общих чертах вывод: литературные направления появляются лишь в XVII в., «с классовым расслоением литературы на литературу господствующих верхов и демократических низов. С этим расслоением возникает резкое различие идеологий, появляются различные художественные методы, создается возможность выбора художественного метода, возникают споры в области эстетики, зарождаются элементы литературной критики, появляются первые профессиональные писатели, стабилизируются тексты литературных произведений, - все это создавало необходимые условия и самую потребность в литературных направлениях» (Лихачев Д. С . К вопросу о зарождении литературных направлений в русской литературе // Рус. лит. 1958. № 2. С. 13). Этот вывод представляет собой целую программу изучения проблемы в целом: «она очень сложна», пишет Д. С. Лихачев, «она требует исследований и исследований». В этом призыве - первостепенное значение этой статьи, направляющей внимание литературоведов-медиевистов на один из важнейших нерешенных вопросов истории и теории литературы XI-XVII вв.

Неуклонно следуя по пути изучения конкретных связей литературы как части культуры с исторической действительностью, Д. С. Лихачев с этой позиции исследует и своеобразие художественного мастерства древней русской литературы. Одной из характерных черт древнерусской поэтики давно были объявлены так называемые «постоянные формулы». Не отрицая их наличия, Д. С. предложил изучать эти формулы в связи с той «чрезвычайно сложной обрядностью - церковной и светской», какую выработал феодализм: «Взаимоотношения людей между собой и их отношения к богу подчинялись этикету, традиции, обычаю, церемонии, до такой степени развитым и деспотичным, что они пронизывали собой и в известной мере овладевали мировоззрением и мышлением человека» (Лихачев Д. С. Литературный этикет Древней Руси (к проблеме изучения) // Тр. Отд. древнерус. лит. 1961. Т. 17. С. 5). Этому «этикету» соответствовали и постоянные формы словесного выражения, которые Д. С. условно предлагает называть «литературным этикетом». «Литературный этикет и выработанные им литературные каноны - наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой» (там же. С. 6).

Однако «система литературного этикета» все же «тормозила развитие литературы, вела к некоторой косности литературного творчества, хотя никогда не подчиняла его окончательно». Происходили «нарушения» ее, но она «не была разрушена [целиком] ни в XVI, ни в XVII в., а в XVIII в. частично заменена другой» (там же. С. 17). Наметив в самых общих чертах историю «литературного этикета» от его возникновения до XVII в., Д. С. ставит задачу «внимательного изучения» всех проблем, которые встают в связи с этой темой.

«К постановке вопроса» - так определил Д. С. задачу своей статьи «Средневековый символизм в стилистических системах Древней Руси и пути его преодоления» (1956), направляющей внимание на изучение «особенностей символизма и путей его преодоления в каждую эпоху».

Обобщением наблюдений Д. С. Лихачева над художественной спецификой древнерусской литературы явилась его статья «К изучению художественных методов русской литературы XI-XVII вв.» (1964), и особенно книга «Поэтика древнерусской литературы» (1967), удостоенная Государственной премии СССР 1969 г. (Книга «Поэтика древнерусской литературы» была переиздана в 1971 и 1979 г.). Монографию Д. С. Лихачева отличает широта диапазона рассматриваемых явлений и стройность композиции, позволяющая связать, казалось бы, самые далекие явления художественной жизни - от особенностей стилистической симметрии в памятниках переводной литературы Киевской Руси до проблем поэтики времени в творчестве Гончарова или Достоевского. Эта сложная композиция книги обусловлена постоянно развиваемой Д. С. Лихачевым концепцией единства русской литературы; принцип анализа явлений поэтики в их развитии определяет построение всех разделов монографии. Д. С. рассматривает зарождение и эволюцию литературных направлений, поэтику художественного обобщения (в ее специфических средневековых формах, таких, например, как принцип абстрагирования или эволюция форм литературного этикета), поэтику художественных средств, среди которых особенно важное место занимает анализ «поэтики подражания», ибо подражание «классическим образцам», имитация, жанровая стилизация явились определяющими чертами древнерусской литературы. Значительная часть книги посвящена проблемам, вызывающим в последнее время (и в немалой степени под влиянием исследований Д. С. Лихачева) особый интерес: это проблемы художественного времени и художественного пространства (Первая статья Д. С. Лихачева на эту тему («Время в произведениях русского фольклора») была опубликована в журнале «Русская литература» в 1962 г. (№ 4)). Дмитрию Сергеевичу удается убедительно показать, как понятие художественного времени меняется в зависимости от рода и жанра литературного произведения (или жанра произведения устного народного творчества), от художественного замысла произведения, от позиции автора. Но при этом, отмечает Д. С., «чтобы понять особенности современного использования художественного времени в литературе, надо заглянуть в предшествующие эпохи. Скромная роль художественного времени в старой литературе и в фольклоре поможет понять многообразные проявления художественного времени в XIX и XX вв.» (Лихачев Д. С . Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967. С. 223). Этим и объясняется принципиально важный методологический прием, когда эволюция форм художественного времени рассматривается начиная с памятников фольклора, затем - в памятниках древнерусской литературы, и наконец - в некоторых классических произведениях литературы XIX в.

Сказанное полностью относится и к категории «художественного пространства», которую Д. С. рассматривает на материале сказки со специфической «сверхпроводимостью ее пространства» и на примерах из памятников древнерусской литературы, в частности на примере «летописного повествования, с присущей ему особой точки зрения с птичьего полета» - как бы удаленной во вне точки, откуда летописец «оглядывает» землю, в разных концах которой одновременно совершаются достойные его внимания события. Этот этюд завершается интересным анализом «легкого» пространства «Слова о полку Игореве».

Заключая свою книгу, Д. С. пишет, что «ни один из вопросов, поднятых в этой книге, не может считаться решенным окончательно» (там же. С. 370). Это утверждение едва ли справедливо: рассматривая особенности поэтики древнерусской литературы, фольклора или литературы нового времени, Д. С. не просто замечает и тонко анализирует те или иные факты; он всякий раз находит ту единственно верную позицию, с которой эти явления и факты могут быть подняты и осмыслены в общем контексте истории русской литературы и исторической поэтики, и благодаря этому приходит к глубоким и убедительным обобщениям.

Д. С. Лихачева давно занимала идея создания теоретической истории древнерусской литературы, которая позволила бы всесторонне проанализировать ведущие тенденции и процессы литературного развития, рассмотреть литературу в ее теснейших связях с историей культуры, определить сложные взаимоотношения древнерусской литературы с другими средневековыми литературами и, наконец, выяснить основные пути литературного процесса. Если в своих работах 50-х годов Д. С. сосредоточился на изучении процесса возникновения древнерусской литературы и начального этапа ее развития, то в последующих исследованиях он обратился к узловым проблемам ее истории.

Его фундаментальная работа о втором южнославянском влиянии, породившая обширную литературу в виде многочисленных рецензий и откликов в нашей стране и за рубежом (Лихачев Д. С . Некоторые задачи изучения второго юнославянского влияния в России // Исследования по славянскому литературоведению и фольклористике: Докл. сов. ученых на IV Междунар. съезде славистов. М., 1960. С. 95-151), как нельзя лучше характеризует умение ученого охватить широчайший круг взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений, найти и объяснить то общее, что вызвало их к жизни, увидеть различные аспекты реализации направления, которое охватило все сферы духовной жизни: литературу (репертуар, стилистические приемы), изобразительное искусство, мировоззрение, даже приемы письма. Не поняв сущности процесса, именуемого вторым южнославянским влиянием, нельзя было по-новому поставить вопрос о характере русского Предвозрождения, что было осуществлено Д. С. Лихачевым в статье «Предвозрождение на Руси в конце XIV - первой половине XV века» (1967), в которой были охарактеризованы новые явления, возникшие во всех сферах русской духовной культуры в этот период и поставлен вопрос, почему «русское Предвозрождение не перешло в настоящее Возрождение». По мнению Д. С. Лихачева, «ответ следует искать в общем своеобразии исторического развития России; в недостаточности экономического развития в конце XV и в XVI в., в ускоренном развитии единого централизованного государства, поглощавшего культурные силы, в гибели городов-коммун - Новгорода и Пскова, служивших в XIV и в начале XV в. базой предвозрожденческих течений, и, самое главное, в силе и мощи церковной организации, подавившей ереси и антиклерикальные течения» (Лихачев Д. С. Предвозрождение на Руси в конце XIV - цервой половине XV века // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М., 1967. С. 181.). Рассматривая узловые проблемы литературного и культурного развития Руси. Д. С. Лихачев в статье «Семнадцатый век в русской литературе» (1969) развивает мысль о том, что именно в этом столетии «ренессансные явления вдруг получают позднее развитие» и что именно «запоздалое цветение Ренессанса и создало ту пеструю картину, которую являет собой русская литература в XVII в.» (Лихачев Д. С . Семнадцатый век в русской литературе // XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969. С. 300-301).

Своеобразным итогом этих многолетних разысканий ученого явилась его книга «Развитие русской литературы X-XVII вв. Эпохи и стили» (1973). В ней Д. С. вновь обращает внимание на явление «трансплантации» как на особую форму общения и взаимовлияния средневековых культур. Д. С. отмечает, что для эпохи средневековья правильнее говорить не о влиянии одной культуры на другую, а об особом, специфическом именно для этого времени, процессе, когда «целые культурные пласты» пересаживались на новую почву «и здесь начинали новый цикл развития в условиях новой исторической действительности: изменялись, приспосабливались, приобретали местные черты, наполнялись новым содержанием и развивали новые формы» (Лихачев Д. С . Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973. С. 22.).

Принципиально важным представляется предложенное Д. С. Лихачевым решение проблемы Предвозрождения в древнерусской литературе. Д. С. анализирует гуманистические веяния, типичные для Византии и южных славян в этот период, подробно рассматривает второе южнославянское влияние, способствовавшее проникновению этих идей и настроений на русскую почву, и раскрывает специфику русского варианта Предвозрождения, для которого, в частности, было характерно обращение к «своей античности» - культуре Киевской Руси; в книге выясняются причины, препятствовавшие бурно протекавшему Предвозрождению перейти в «настоящее Возрождение».

С проблемой судеб русского Возрождения связан и вопрос о специфике русского барокко, поднятый Д. С. еще в статье «Семнадцатый век в русской литературе». В книге Д. С. подводит итог своим многолетним разысканиям в этой области. Он отмечает, что особенности русского барокко определялись прежде всего тем, что в отличие от барокко в других европейских странах, русское барокко не сменило ренессанс, а представило в новой интерпретации такие средневековые традиции, как «витиеватость стиля», «плетение словес», «хронографическую поучительность» (там же. С. 24). Мало того: барокко на Руси в какой-то степени приняло на себя функции ренессанса, и этим «может быть объяснен жизнерадостный, человекоутверждающий и просветительский характер» русского барокко (там же. С. 207). Своеобразным было соотношение «своего» и «чужого» барокко на Руси: по мнению Д. С., «было одно барокко - заимствованное, оно же отечественное», ибо «пришедшее к нам при посредстве польско-украинско-белорусского влияния барокко приняло на себя функции ренессанса, сильно изменившись и приобретя отечественные формы и отечественное содержание» (там же. С. 211).

Д. С. обращался и к изучению древнерусской «смеховой культуры». В книге «“Смеховой мир” Древней Руси» (1976) (Лихачев Д. С ., Панченко А. М . «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука, 1976. Д. С. Лихачеву принадлежит раздел «Смех как “мировоззрение”». Второе издание см.: Лихачев Д. С ., Панченко А. М ., Понырко Н. В . Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984) он впервые поставил и разработал проблему специфики смеховой культуры Древней Руси, рассмотрел роль смеха в общественной жизни того времени, что позволило ему по-новому осветить некоторые черты в поведении и литературном творчестве Ивана Грозного, в русской народной сатире XVII в., в произведениях протопопа Аввакума.

Большой интерес представляет концепция Д. С. Лихачева, согласно которой не было и не могло быть резкого разрыва между «новой древней» и новой русской литературой, ибо уже в течение всего XVII в. совершался переход от средневековой литературы к литературе нового времени, и последняя не родилась на пустом месте в процессе коренных перемен начала XVII в., а естественно завершила тот длительный многовековой процесс, который происходил в литературе Древней Руси с момента ее формирования. Этот вопрос особенно подробно был рассмотрен Д. С. в разделе «Пути к новой русской литературе» в книге о художественном наследии Древней Руси (Лихачева В. Д ., Лихачев Д. С . Художественное наследие Древней Руси и современность. Л.: Наука, 1971). В работе, в частности, рассматриваются определяющие линии развития всей русской литературы от XI и до XX в.: это постепенное увеличение «сектора свободы», т. е. свободы выбора сюжета и выбора художественных средств для его воплощения, это процесс возрастания «личностного начала», т. е. постепенное осознание авторами права на свою точку зрения, на свой индивидуальный стиль, на самобытность как качество, не противоречащее эстетической ценности произведения, а, напротив, являющееся его достоинством. Наконец, единым был процесс расширения социальной среды литературы: в поле ее зрения постепенно входили все более демократические герои, все более широкие социальные слои; судьбы представителей различных классов и сословий начинают рассматриваться с тем же уважительным вниманием, которого раньше удостаивались лишь эпические герои и лица, стоящие на высших степенях феодальной иерархии или окруженные пиететом церковного почитания.

Еще одна теоретическая проблема волновала Д. С. Лихачева и многократно привлекала его внимание - это проблема жанровой системы древнерусской литературы и шире - всех славянских литератур средневековья. Эта проблема была поставлена и разработана им в докладах на международных съездах славистов - «Система литературных жанров Древней Руси» (1963), «Древне-славянские литературы как система» (1968) и «Зарождение и развитие жанров древнерусской литературы» (1973). В них впервые была представлена во всей своей сложности панорама жанрового разнообразия, выявлена и исследована иерархия жанров, поставлена проблема тесной взаимообусловленности жанров и стилистических приемов в древних славянских литературах. «Современное деление на жанры, основывающееся на чисто литературных признаках, появляется сравнительно поздно», - предупреждает ученый. В русской литературе оно вступает в силу лишь в XVII в., а до этого времени «литературные жанры в той или иной степени несут, помимо литературных функций, функции внелитературные» (Лихачев Д. С . Система литературных жанров Древней Руси // Славянские литературы: V Междунар. съезд славистов: (София, сент. 1963). Докл. сов. делегации. М., 1963. С. 47).

Перед историей литературы возникает особая задача: изучать не только отдельные жанры, но и те принципы, на которых осуществляются жанровые деления, изучать их историю и самую систему, призванную обслуживать определенные литературные и нелитературные потребности и обладающую некоей внутренней устойчивостью. Широкий план изучения системы жанров XI-XVII вв., развернутый Д. С., включает и выяснение взаимоотношений литературных жанров с фольклорными, связи литературы с другими видами искусств, литературы и деловой письменности. Важное значение работ Д. С. заключается именно в том, что он четко сформулировал основные задачи исследования и своеобразие самого понятия «жанр» в применении к литературе Древней Руси.

Все теоретические работы Д. С. Лихачева стремятся направить изучение художественной системы литературы XI-XVII вв. на путь подлинного историзма, вывести его за пределы механического накопления фактов. Они призывают к сравнительному изучению литературных стилей разных периодов русского средневековья, к объяснению изменений в стилях, обусловленному новыми задачами литературы, возникавшими в новой исторической обстановке. Ученый настойчиво напоминает своими теоретическими грудами, что лишь в историческом подходе к изучению художественного своеобразия древнерусской литературы лежит прочное основание для определения самой сущности литературного процесса XI-XVII вв. Вместе с тем он на анализе конкретного материала показывает исследователям литературы нового времени, что основные литературные категории не были «извечными», что многие литературные ценности русской литературы ХIХ в. имеют историческое происхождение и что древнерусская литература стоит в начале того пути, который в конечном итоге приведет к их формированию. Исследования Д. С., даже своими дискуссионными иногда заключениями, содействуют оживлению работы на одном из наиболее отстающих участков литературоведения - теоретическом.

Но теоретические проблемы не могут решаться в отрыве от конкретных историко-литературных исследований и прежде всего от исследований отдельных литературных памятников. Диапазон памятников, которые исследовал сам Д. С. Лихачев, чрезвычайно широк - это летописи и «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника» и «Поучение» Владимира Мономаха, сочинения Ивана Грозного и «Повесть о Горе-Злочастии», повесть «О взятии града Торжьку» и «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Шестоднев» Ионна Экзарха и Изборник 1073 г. и т. д. (Ряд статей Д. С. Лихачева, содержащих историко-литературный анализ отдельных памятников собран и переиздан в кн.: Лихачев Д. С . Исследования по древнерусской литературе. М.: Наука, 1986). Эти конкретные исследования привели Д. С. Лихачева к мысли о необходимости обобщить накопленный материал в области текстологии древнерусской литературы. В ряде статей он обсуждал конкретные вопросы текстологической практики, приемы издания документальных и литературных памятников, и наконец, выпустил в свет обширный труд «Текстология. На материале русской литературы X-XVII вв.» (1962). Задача этой книги - напомнить, что «текстология - и в своей теоретической, и в своей практической части - база литературоведения и исторического источниковедения». Этот труд Д. С. представляет собой первый в советской филологии опыт систематизации всех текстологических задач, стоящих перед исследователями русской литературы допетровского времени, и методики их решения. Он построен на широком использовании текстологической практики крупнейших представителей русской филологии домарксистского периода, на анализе текстологической работы советских исследователей, на многочисленных наблюдениях текстологического характера самого Д. С. Лихачева.

Все этапы работ текстолога, начиная с розысков материала, подлежащих изучению списков произведения, и кончая восстановлением на их основе истории текста памятника и подготовкой к изданию каждой из сохранившихся его разновидностей, тщательно охарактеризованы. Выявлены специфические задачи, возникающие перед исследователем в каждый конкретный момент исследования, показаны пути их правильного решения и вскрыты типичные ошибки отдельных текстологов, уводящие их с верного пути,

Через всю книгу Д. С. проходит одна мысль: текстология вообще и, в частности, текстология медиевистов, - это не сумма более или менее удачных «приемов» изучения, это одна из ветвей филологической науки, имеющая свои задачи, требующая чрезвычайно широкого круга знаний для их решения. Она представляет собой необходимую стадию в изучении литературных памятников русского средневековья, минуя которую мы не получим надежного материала для изображения литературного процесса того времени. Текстологически небрежно обработанный рукописный материал искажает наше представление и об авторском тексте, и о его дальнейшей истории в изменившихся исторических условиях. Отсюда вытекает практический вывод: медиевист обязан владеть методом текстологического исследования во всей полноте его задач.

В вышедшее через двадцать лет после первого второе издание «Текстологии» (1983) Д. С. Лихачев внес ряд существенных изменений и дополнений, что диктовалось появлением новых исследований, пересмотром некоторых точек зрения по вопросам, затронутым в первом издании книги.

Обращаясь ко многим историко-литературным и теоретическим проблемам, переходя от конкретных наблюдений над отдельными памятниками к обобщениям самого широкого характера, Д. С. Лихачев в течение десятилетий не оставлял темы, которой он посвятил десятки своих работ. Тема эта - «Слово о полку Игореве». В работах 50-х годов, о которых речь шла выше, Д. С. заложил основные направления своих будущих исследований. Одно из них связано с изучением поэтики «Слова» в сопоставлении с эстетической системой его времени. Впервые эта проблема нашла отражение в статье Д. С. «“Слово о полку Игореве” и особенности русской средневековой литературы» (1962), затем, в связи с размышлениями о жанре памятника, в статье «“Слово о полку Игореве” и процесс жанрообразования XI-XIII вв.» (1972) и наконец в обобщающей работе «“Слово о полку Игореве” и эстетические представления его времени» (1976). Д. С. Лихачев рассматривает и более частные вопросы поэтики «Слова» - исследует композицию памятника, «поэтику повторяемости» в нем, размышляет о возможной предназначенности «Слова» для исполнения двумя певцами (статья «Предположение о диалогическом строении “Слова о полку Игореве”», 1984). Большинство этих работ с дополнениями и изменениями, внесенными автором, вошли в его книгу «“Слово о полку Игореве” и культура его времени», вышедшую двумя изданиями (1978 и 1985).

Д. С. Лихачев неоднократно выступал против дилетантских попыток «угадать» имя автора «Слова», но сам внес немалый вклад в разработку вопроса об авторе «Слова» как личности, типа, представителя определенной социальной или профессиональной категории. С этими поисками связаны, в частности, наблюдения Д. С. над упоминаниями в «Слове» княжеских певцов и предположение, что автор «Слова» мог быть певцом князя Игоря (Лихачев Д. С . Размышления об авторе «Слова о полку Игореве» // Рус. лит. 1985. № 3. С. 5).

Значительное место в научной биографии Д. С. занимают его работы, посвященные полемике со скептиками. До настоящего времени не утратила своего значения его работа «Изучение “Слова о полку Игореве” и вопрос о его подлинности» (1962), важное место в полемике о «Слове» заняли работы Д. С. о взаимоотношениях «Слова» и «Задонщины» и в частности его статья «Черты подражательности “Задонщины”» (1964), в которой содержались важные теоретические положения о «поэтике подражания». В этих статьях Дмитрия Сергеевича, а также в его рецензиях и заметках, направленных против дилетантизма в изучении «Слова», рассматриваются важные методические вопросы: принципы истолкования «темных мест» памятника, принципы анализа языка источника, вопросы научной ответственности при выдвижении гипотез.

Большой вклад внес Д. С. Лихачев в создание шеститомного «Словаря-справочника “Слова о полку Игореве”» (1965-1984), активно участвуя в его редактировании и обсуждении, пополняя его статьи материалами собственных разысканий.

Неоценима роль Д. С. Лихачева в популяризации этого выдающегося памятника. Подготовленное им издание «Слова» для школьников, иллюстрированное великолепными гравюрами В. А. Фаворского, выдержало двенадцать изданий (1952-1986), ему принадлежит книга для учителей «“Слово о полку Игореве”. Историко-литературный очерк» (1976 и 1982), популярные книги - «“Слово о полку Игореве”. Историко-литературный очерк» (1950, 1955) и «“Слово о полку Игореве” - героический пролог русской литературы» (1961, 1967).

Д. С. Лихачев всегда стремился к тому, чтобы достижения научной мысли становились достоянием самых широких читательских кругов. Помимо упомянутых выше популярных изданий «Слова о полку Игореве», Д. С. публикует книгу очерков о классических произведениях литературы Древней Руси - «Великое наследие» (1975 и 1980). Он инициатор и участник монументальной серии «Памятники литературы Древней Руси», выходящей с 1978 г. в издательстве «Художественная литература». В эту серию входят издания текстов с переводами на современный русский язык и с обстоятельными комментариями. Каждый том открывается статьей Д. С., в которой освещаются особенности того или иного этапа литературной истории на материале входящих в данный том произведений. В своей совокупности эти статьи Д. С. составляют обзор древнерусской литературы за семь веков ее существования. Стремление донести результаты научных разысканий последних десятилетий до высшей школы побудило Д. С. Лихачева предпринять издание курса «История русской литературы X-XVII веков» (1980) (Второе издание носит название «История русской литературы XI-XVII веков» (М., 1985)), в котором он выступает как автор введения и заключения и как редактор, приложивший немало усилий, чтобы этот вузовский учебник сочетал научность и методологическую цельность с доступностью изложения.

Д. С. Лихачев никогда не замыкался в изучении древнерусской литературы: сами закономерности ее эволюции, так блестяще выявленные и описанные ученым (в уже упоминавшейся статье «Пути к новой русской литературе») (Лихачев Д. С . Пути к новой русской литературе // Лихачева В. Д ., Лихачев Д. С . Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971. С. 71-112), вели к необходимости продолжить анализ «линий развития» и на протяжении последующих веков, а углубленный интерес к стилям древнерусской литературы не мог не привлечь внимание к наиболее ярким стилистическим явлениям в русской культуре нового времени (см., например, статьи «Несколько мыслей о “неточности” искусства и стилистических направлениях» (1973) и «Контрапункт стилей как особенность искусств» (1981); в последней статье особенно интересны наблюдения над взаимовлиянием разных сфер искусства - литературы, балета, живописи).

В книге Д. С. «Литература - реальность - литература» (1981, 1984) собраны его статьи по различным проблемам теории литературы, и в числе их - подборка интереснейших наблюдений над произведениями Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Толстого, Блока, Ахматовой, Пастернака, которые Д. С. объединяет понятием «конкретного литературоведения». Конкретное литературоведение - важнейший методологический прием, так как «оно стремится к доказательности своих выводов, а не к конструированию гипотез или генерированию идей» (Лихачев Д. С . Литература - реальность - литература. Л.. 1984. С. 8), ибо оно связывает литературу с реальностью, этой реальностью объясняет, казалось бы, чисто литературные явления.

Умение связать воедино различные сферы культуры и объяснить их исходя из общих эстетических концепций времени привело Д. С. к новой теме - поэтике садово-паркового искусства. В 1982 г. выходит его оригинальная по замыслу книга «Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей», основанная на материалах по истории садов и парков в России и Западной Европе от средневековья и до начала нашего века.

Д. С. Лихачев придает огромное значение гуманитарным наукам, их общественному значению, их огромной роли в воспитании патриотизма. Достижения гуманитарных наук и мировоззрение общества связаны, по мнению Д. С. Лихачева, самым теснейшим образом: «патриотизм непременно должен быть духом всех гуманитарных наук» (Лихачев Д. С . Прошлое - будущему: Ст. и очерки. Л., 1985. С. 75. (Наука, мировоззрение, жизнь)), утверждает ученый, а гуманитарные науки, и прежде всего история, литературоведение, история культуры - непременная среда, в которой воспитывается подлинный патриотизм. Д. С. выдвинул особое понятие - «экология культуры», поставил задачу бережного сохранения человеком среды, созданной «культурой его предков и им самим». «Сохранение культурной среды, - пишет Д. С., - задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы», так как «культурная среда... необходима для его (человека. - М. С .) духовной, нравственной жизни, для его «духовной оседлости» (там же. С. 50). Этой заботе об экологии культуры в значительной мере посвящен цикл его статей, вошедших в книгу «Заметки о русском» (1981). К этой же проблематике Д. С. неоднократно обращался в своих выступлениях по радио и телевидению; ряд его статей в газетах и журналах поднимает вопросы охраны памятников старины, их реставрации, пропаганды знаний об истории отечественной культуры.

О необходимости знать и любить историю своей страны, ее культуру говорится во многих статьях Д. С., обращенных к молодежи. Этой теме посвящены в значительной своей части его книги «Земля родная» (1983) и «Письма о добром и прекрасном» (1985), специально адресованные молодому поколению.

Науку и культурные ценности творят люди. Благодарная память о них не должна предаваться забвению. Д. С. создает целую серию очерков о своих старших товарищах - выдающихся ученых В. П. Адриановой-Перетц, В. М. Жирмунском, П. Н. Беркове, И. П. Еремине, Н. И. Конраде, Н. К. Гудзии, Б. А. Романове и др. (См. там же раздел «Люди науки» (С. 399-563). Д. С. Лихачев принимал также участие в телевизионных передачах, посвященных выдающимся деятелям науки, культуры и искусства - Ю. Тынянову, К. Чуковскому, Д. Арсенишвили, В. Яхонтову, Н. Асееву.). Это не только воспоминания мемуарного характера, это одновременно и очерки истории науки, это как бы небольшие гимны лучшим качествам ученых - их увлеченности, трудолюбию, эрудиции, таланту.

Естественно примыкает к этим воспоминаниям об ученых подборка афоризмов и суждений, названных автором «Мысли о науке» (там же. С. 564-573). Это раздумья Дмитрия Сергеевича о путях и методах научного поиска, о необходимых качествах ученого, о научной принципиальности и научной этике.

Огромен вклад Д. С. в различные области научного знания - литературоведение, историю искусства, историю культуры, методологию науки. Но многое сделал Д. С. для развития науки не только своими книгами и статьями. Значительна его преподавательская и научно-организационная деятельность. В 1946-1953 гг. Дмитрий Сергеевич преподавал на историческом факультете Ленинградского государственного университета, где вел спецкурсы - «История русского летописания», «Палеография», «История культуры древней Руси» и спецсеминар по источниковедению. Здесь воспитались у него первые аспиранты, ставшие затем сотрудниками Сектора древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (ИРЛИ). Для них, как и для других учеников Д. С., которые позднее пришли в его «школу» как сотрудники этого Сектора, характерно прежде всего отличное владение методикой текстологического исследования, открывающего путь к литературоведческому изучению. Д. С. неизменно требовал от них обращения к первоисточникам, работы с рукописями. На прочном текстологическом фундаменте построены все подготовленные в «школе» Д. С. издания и исследования памятников древнерусской литературы.

Широко развертывается и научно-организационная деятельность Д. С. Лихачева, в 1954 г. возглавившего Сектор древнерусской литературы ИРЛИ АН СССР. Инициативный, энергичный и требовательный организатор, он умеет претворять в жизнь большие научные замыслы. Под его руководством Сектор (в 1986 г. переименованный в Отдел) прочно занимает место подлинного научного центра, который объединяет и направляет изучение литературы феодального периода (с XI по XVII в. включительно). Научный авторитет Д. С. Лихачева признан и зарубежными славистами. Большой резонанс имели и имеют выступления Д. С. на международных съездах славистов, на конференциях, в научных обществах и университетах ряда зарубежных стран. В 1985 г. он принимал участие в проводившемся в Венгрии Культурном форуме государств - участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Действительный член АН СССР с 1970 г. Д. С. избирается иностранным членом академий - Болгарской (1963), Венгерской (1973), Сербской (1971, Национальной академии Деи Линчей (Италия, 1987), членом-корреспондентом Австрийской (1968), Британской (1976), Геттингенской (ФРГ, 1988) академий, почетным доктором университетов Бордо (1982), Будапешта (1985). Оксфорда (1967), Софии (1988), Цюриха (1983), Эдинбурга (1971), Университета имени Николая Коперника в Торуне (1964). Государственный Совет Народной Республики Болгарии дважды награждает Д. С. орденом Кирилла и Мефодия I степени (1963, 1977), международными премиями имени братьев Кирилла и Мефодия (1979) и имени Евфимия Тырновского (1981), а в 1986 г. Д. С. Лихачев удостаивается высшей награды НРБ - ордена Георгия Димитрова.

Зарубежные слависты, работающие в области истории древнерусской литературы, поддерживают научные связи с руководимым Д. С. Лихачевым Отделом древнерусской литературы ИРЛИ РАН. Они пользуются его консультациями, делают доклады на конференциях и очередных его собраниях, печатают в «Трудах» Отдела свои исследования. Сам Д. С. и сотрудники Отдела неоднократно принимали участие в международных научных конференциях и симпозиумах, печатали за рубежом свои статьи. Ряд книг и статей Д. С., опубликованных в советских изданиях, переведен на болгарский, польский, немецкий, английский, французский и другие языки. Вышли на болгарском, чешском, сербскохорватском, венгерском, польском, румынском, немецком, английском, японском языках книги Д. С. Лихачева «Человек в литературе Древней Руси», «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого», «Текстология. Краткий очерк», «Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили», «Поэтика древнерусской литературы», «“Смеховой мир” Древней Руси» (совместно с А. М. Панченко), «Художественное наследие Древней Руси и современность» (совместно с В. Д. Лихачевой), «Великое наследие», «Письма о добром и прекрасном», «Поэзия садов»; фототипически переизданы за границей его книги «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1966), «Культура Руси эпохи образования Русского национального государства. (Конец XIV - начало XVI в.)» (1967), «Национальное самосознание Древней Руси. Очерки из области русской литературы XI-XVII вв.» (1969) Один из весьма важных участков научно-организационной деятельности Д. С. - его редакторская работа. Она не ограничивается изданиями Отдела древнерусской литературы: Д. С. председатель редколлегии серии «Литературные памятники», редколлегии ежегодника «Памятники культуры. Новые открытия», член редколлегии журнала «Известия АН СССР. Отделение литературы и языка», серии «Научно-популярная литература», издаваемой Академией наук СССР, член редколлегии издания Ленинградского отделения Института истории СССР «Вспомогательные исторические дисциплины». Д. С. входит в состав редакционных советов и многих других изданий; он был также членом редколлегии «Краткой литературной энциклопедии». Д. С. принимает деятельное участие в жизни ряда учреждений и организаций. Он член Ленинградского научного центра АН СССР, председатель Пушкинской комиссии АН СССР, член Ученого совета Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, Ленинградского отделения Института истории АН СССР, член бюро Научного совета по комплексной проблеме «История мировой культуры» АН СССР, Ученого совета Государственного Русского музея, Ученого совета Музея древнерусского искусства им. Андрея Рублева, член Секции критики Союза писателей СССР.

В 1966 г. за заслуги в развитии филологической науки и в связи с 60-летием со дня рождения Д. С. был награжден орденом Трудового Красного Знамени; в 1986 г. Дмитрию Сергеевичу за большие заслуги в развитии науки и культуры, подготовке научных кадров и в связи с 80-летием со дня рождения было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В 1986 г. Д. С. был избран на высокий пост председателя правления Советского фонда культуры.

В. П. Адрианова-Перетц

М. А. Салмина

В сокращении по изд.:

Дмитрий Сергеевич Лихачев.

3-е изд., доп. М.: Наука, 1989. С. 11-42.

(Материалы к биобиблиографии ученых СССР. Сер. лит. и яз. Вып. 17)