Николай Герасимович Помяловский

Очерки бурсы

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР В БУРСЕ. ОЧЕРК ПЕРВЫЙ

Класс кончился. Дети играют.

Мы берем училище в то время, когда кончался период насильственного образования и начинал действовать закон великовозрастия . Были года – давно они прошли, – когда не только малолетних, но и бородатых детей по приказанию начальства насильно гнали из деревень, часто с дьяческих и пономарских мест, для научения их в бурсе письму, чтению, счету и церковному уставу. Некоторые были обручены своим невестам и сладостно мечтали о медовом месяце, как нагрянула гроза и повенчала их с Пожарским, Меморским, псалтырем и обиходом церковного пения, познакомила с майскими (розгами), проморила голодом и холодом. В те времена и в приходском классе большинство было взрослых, а о других классах, особенно семинарских, и говорить нечего. Достаточно пожилых долго не держали, а поучив грамоте года три-четыре , отпускали дьячить ; а ученики помоложе и поусерднее к науке лет под тридцать, часто с лишком, достигали богословского курса (старшего класса семинарии). Родные с плачем, воем и причитаньями отправляли своих птенцов в науку; птенцы с глубокой ненавистью и отвращением к месту образования возвращались домой. Но это было очень давно.

Время перешло. В общество мало-помалу проникло сознание – не пользы науки, а неизбежности ее. Надо было пройти хоть приходское ученье, чтобы иметь право даже на пономарское место в деревне. Отцы сами везли детей в школу, парты замещались быстро, число учеников увеличивалось и наконец доросло до того, что не помещалось в училище. Тогда изобрели знаменитый закон великовозрастия . Отцы не все еще оставили привычку отдавать в науку своих детей взрослыми и нередко привозили шестнадцатилетних парней. Проучившись в четырех классах училища по два года, такие делались великовозрастными ; эту причину отмечали в титулке ученика (в аттестате) и отправляли за ворота (исключали). В училище было до пятисот учеников; из них ежегодно получали титулку человек сто и более; на смену прибывала новая масса из деревень (большинство) и городов, а через год отправлялась за ворота новая сотня. Получившие титулку делались послушниками, дьячками, сторожами церковными и консисторскими писцами; но наполовину шатались без определенных занятий по епархии, не зная, куда деться со своими титулками, и не раз проносилась грозная весть, что всех безместных будут верстать в солдаты. Теперь понятно, каким образом поддерживался училищный комплект, и понятно, отчего это в темном и грязном классе мы встречаем наполовину сильно взрослых.

На дворе слякоть и резкий ветер. Ученики и не думают идти на двор; с первого взгляда заметно, что их в огромном классе более ста человек. Какое разнохарактерное население класса, какая смесь одежд и лиц!.. Есть двадцатичетырехгодовалые, есть и двенадцати лет. Ученики раздробились на множество кучек; идут игры – оригинальные, как и все оригинально в бурсе; некоторые ходят в одиночку, некоторые спят, несмотря на шум, не только на полу, но и по партам, над головами товарищей. Стон стоит в классе от голосов.

Проблематика «Очерков бурсы»

Глубокий интерес представителей передовой общественной мысли 60- годов к проблемам воспитания и образования - одна из характерных особенностей эпохи. Одной из причин, побудивших Помяловского обратиться к изображению бурсы, была злободневность и актуальность в 60-е годы Х1Х века вопросов воспитания и образования. Прогнившая система крепостничества обнаружила свои язвы и здесь. Вопросы воспитания и образования волновали Помяловского на протяжении всей его короткой творческой жизни.

Педагогические взгляды Н.Г. Помяловского складывались под влиянием передовых теорий того времени, развитых в трудах Н. А. Добролюбова, К. Д. Ушинского, Н. И. Пирогова. Убежденным противником системы воспитания, которая прибегает к телесным наказаниям, убивает инициативу ребенка, сковывая развитие его умственных способностей и ставя своей целью воспитание покорного раба, Помяловский зарекомендовал себя уже в очерке «Вукол», где как раз очень силен был педагогически-публицистический акцент, художественное изображение чередовалось с рассуждениями и размышлениями просветителя-педагога. В другом рассказе «Андрей Федорович Чебанов» (1863) он критикует метод обучения, воспитывающий маленьких «космополитов», которые не понимают характера своего народа, не знают своей природы, языка, обычаев. В этих произведениях объектом типизации являются дети-дворяне. Однако, в «Очерках бурсы» проблема воспитания и образования решалась вместе с проблемой положения, жизненной судьбы разночинца; критика бурсы переросла в обличение всей общественной системы того времени.

Материалом для описания бурсы в «Очерках…» Помяловскому послужили быт и нрав Александро-Невского прихода и духовного училища, где писатель учился с 1843 по 1851 год.

Описанные Помяловским ужасы не были исключительными явлениями. Они происходили не в далекой глуши, не на окраине России, а в столице, во внешне блестящем и чинном императорском Петербурге. В первой половине Х1Х века духовные училища были одними из самых распространенных учебных заведений. Но те же нравы, та же система - иногда лишь в несколько более благообразном виде - царила в кадетских корпусах, закрытых институтах и даже в гимназиях.

Программа духовных училищ была очень скудна. Священная история, церковный устав, церковной нотное пение, а из общеобразовательных предметов - лишь основы русского языка и арифметики. Сведения по географии, истории предусматривались программой самые ничтожные: «начала истории и географии, особенно же священной и церковной истории». Знание живых иностранных языков считались излишними, зато много сил занимала зубрежка латыни и греческого. Но даже в пределах этой скудной программы учителя большей частью ограничивались тем, что задавали вызубрить «от сих до сих» по нелепому архаическому учебнику. Невежество бурсацких педагогов было нередко анекдотическое; они сами подчас сами не знали элементарных вещей, не в состоянии били ничего объяснить учащимся, да и не желали утруждать себя объяснениями.

Бессмысленная механическая зубрежка безраздельно господствовала практически во всех духовных училищах Российской империи. Сознательное усвоение считалось не только излишней роскошью, но даже вольнодумием. И это приводило к тому, что «ученик, вступая в училище из-под родительского крова скоро чувствовал, что с ним совершается что-то новое, никогда им не испытанное, как будто перед глазами его опускаются сети. Одна за другою, в бесконечном ряде, и мешают видеть предметы ясно; что голова его перестала действовать любознательно и смело и сделалась похожа на какой-то препарат, в котором стоит пожать пружину - и вот рот раскрывается и начинает выкидывать слова, а в словах - удивительно! - нет мысли, как бывало прежде» - так писал Помяловский в «Очерках Бурсы».

Необходимость телесных наказаний не вызывала никаких сомнений; розга и беспощадные побои были там основными методами воздействия на учащихся и внушение им правил хорошего поведения, нравственности и религии. Хотя в «Зимнем вечере в бурсе» еще не было той поразительной картины всеобщей и повседневной порки, она явилась во всей своей изощренности в «Бурсацких типах». Порка была повседневностью и кошмаром бурсы. И не ее одной - домашнего, школьного, общегосударственного воспитания. Наказание, в особенности наказание розгами, было едва ли не универсальным средством русской педагогики. « Вспомним, что за искоренение такого средства энергично принялся в 1858 году Н. Пирогов. Годом позже он вновь, уже будучи попечителем Киевского учебного округа, пытался ее отменить. Не вышло. Отечественные педагоги не мыслили себе такой революционной реформы: «Отвергать, что и розгой можно действовать без вреда и даже удачно, значило бы отвергать факт». Пирогов вынужден был согласиться не с отменой, но с ограничением телесного наказания. Исключительно чуткий ко всяческим компромиссам Н. Добролюбов немедленно отозвался статьей «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами». Вопрос «бить или не бить» - он назвал одним из горячих вопросов современной литературы. В компромиссе Пирогова Добролюбов уловил будущность судьбы тогдашних реформ - они иллюзорны, сторонники традиционного уклада берут верх, компромиссы изнутри подорвут любую реформу в России.

Духовенство от решения проблемы уклонилось: «… вопрос о употреблении или неупотреблении телесного наказания в государстве стоит в стороне от христианства, - писал тогда митрополит Филарет. - Если государство может отказаться то сего рода наказания, находя достаточным более кроткие роды оного: христианство одобрит сию кротость. Если государство найдет неизбежным в некоторых случаях употребить телесное наказание: христианство не осудит сей строгости, только бы наказание было справедливо и не чрезмерно». Вот и «избивали младенцев, свистали розги в духовных и светских учебных заведениях, в домах православных христиан». (47,46-47).

Слишком много было в то время тех, кто соглашался рассматривать физические наказания как одну из воспитательных мер и деловито рассуждал о его относительном месте в общей педагогической системе. Начальники и педагоги не могли возбудить в своих воспитанниках ничего, кроме жгучей ненависти к себе. На глазах у них бурсаки вели себя сравнительно спокойно, но тайком с наслаждением «гадили» в ответ на жестокие наказания и преследования.

Еще одна главная проблема «Очерков бурсы» - проблема личности. В последнее время проблема человека, личности, индивидуальности и т.д. стала «предметом исследования» практически всех разделов философии и социально-гуманитарного познания. (34, 5)

Как отмечает профессор В.М. Головко «Для литературоведческих исследований имеет методологическое значение общефилософское понимание таких категорий, как «человек», «личность», «индивидуальность». Это помогает дифференцировать объект изучения (художественно-философская концепция человека, жанровая «концепция человека» или «концепция личности», концепция человека и действительности как основа творческого метода, человек в художественном мире писателя, характерология и проблема детерминации, литературный тип, герой, тип индивидуальности и т.д.), осмыслить специфику художественного выражения взаимосвязей «родового», «видового» и индивидуального в человеке». (24, 49)

Для анализа концепции личности в творчестве писателя или литературе определенного периода могут привлекаться произведения самых различных жанров (хотя «личность» является художественной категорией, прежде всего, романного жанрового «события»): в любом произведении выявляется та или иная мера выражения личностных характеристик человека, во всех жанрах в определенных аспектах рассматривается общественная природа человека.

Помяловский, раскрывая проблемы личности, проблему становления ребенка жестко показывает, что в таких условиях из бурсаков вряд ли получится настоящий человек.

При создании характеров героев, решающее значение для Помяловского приобретает выяснения влияния общественной среды на личность и судьбу человека. В тех случаях, когда писатель ставит своей целью показать диалектику складывания характера, он идет на художественный эксперимент, сознательно и подчеркнуто изменяя внешние обстоятельства, исследуя действие на человека резко отличной среды и затем фиксируя конечный результат. Так, например, в очерке «Вукол» изображается судьба некрасивого, но умного и доброго от природы мальчика, который рос при счастливых обстоятельствах: добрые родители, обеспеченность семьи. Жизнь под крылом доброй матери произвела на Вукола свое действие, развивались хорошие задатки его натуры: ум, доброта. Вскоре, под влиянием изменившихся обстоятельств, изменяется характер мальчика. Вукол становится нелюдимым и лишь наедине с самим собой он живет как ребенок. Наконец, розги производят на него потрясающее действие: «из покорного, тихого, забитого ребенка он стал вдруг дик и мстителен».

Определяя роль внешней среды в судьбе героев Помяловский постепенно поднимается на новую, высшую ступень художественного анализа, по сравнению со своими первыми очерками «Вукол», «Данилушка». Среда в них обрисовывалась, прежде всего, как конкретно данная среда, что свойственно было «натуральной школе» 40-х годов. В своей семинарской заметке «О законах мышления и воздействия окружающей среды на развитие человека» Помяловский писал: «Трудно объяснить всю силу и постепенность влияния на голову человека внешних обстоятельств». В «Очерках бурсы» изображая детей и юношей, растлеваемых бурсацкой наукой и системой воспитания, Помяловский отводил вину и от учеников, и от учителей, указывая конкретный внешний источник, первопричину всех зол - типичные обстоятельства, коренящиеся в общественном укладе. К пониманию этого Помяловский подходил уже в рассказе «Долбня», представляющем собой один из первоначальных эскизов «Очерков бурсы»: «Только не ученик, только не он виноват во всей этой пакости, все явления его жизни необходимо вытекают из тех условий, при которых он растет и развивается. И не педагоги виноваты - их самих долбня была в самое темя своим тяжелым для здоровой мысли молотком, ковала их мозг как кусок железа … Виновата рутина, виноваты время и обстоятельства, виновато само общество, позволяющее воспитывать своих детей по системе долбни».

Ненависть к начальству и всепоглощающая скука, отсутствие всякой разумной деятельности порождали то отчаянное озорство, которое так тонко охарактеризовал М. Горький в своей повести «В людях»: «Читаю «Бурсу» Помяловского и тоже удивлен: это странно похоже на жизнь иконописной мастерской; мне так хорошо знакомо состояние скуки, перекипающее в жестокое озорство». В такой атмосфере глушились, естественно. Положительные качества и способности детей, которыми решительно никто не интересовался. Все споры решались кулаком и зуботычиной. В бурсе процветали ростовщиство и воровство, дикие, тупые развлечения, цинизм и жестокость.

Зверские и бессмысленные наказания, каким подвергался бурсак, заставляли его искать спасения (прятались в отхожих местах, на дровяном дворе, убегали в лес или домой). Часто «спасались» в больнице, для чего нарочно простужались.

Развивали на теле чесотку, смотрели на солнце, чтобы получить куриную слепоту, накалывали шею булавками и т.д.

Ростовщиство поддерживалось в бурсе взяточничеством. Которое в свою очередь было порождено «остроумной» Выдумкою начальства, создавшего из старших учеников целую систему контроля над младшими. Один из этих старших учеников, цензор, должен был смотреть за поведением класса; другие, авдиторы, выслушивали и ставили ученикам баллы, на основании которых учитель производил надлежащие вразумления; третьи, секундаторы, были орудиями этих вразумлений: на их попечении находились розги, и они же сами, по приказанию учителя, секли своих ленивых или шаловливых товарищей.

Эти сановники занимались своим делом методически и с любовью. Все эти владыки - цензора, авдиторы и секундаторы - держались на одинаковом продовольствии с другими бурсаками: все они голодали, но им была дана власть над массами и благодаря ей различные подношения, взятки, откуп.

«Тавля, в качестве второкурсного авдитора, притом в качестве силача, был нестерпимым взяточник, драл с подчиненных деньгами, булкой, порциями говядины, бумагой, книгами. Ко всему этому Тавля был ростовщик…Необходимость в займе всегда существовала. Цензор или авдитор требовали взятки; не дать - беда, а денег нет; вот и идет он заранее согласен на какой угодно процент, лишь бы избавиться от прежестоких грядущих розгачей. Кредит обыкновенно гарантируется кулаком либо всегдашнею возможностью нагадить должнику, потому что рисковали рост только второкурсники». (8, 246-247) («Зимний вечер в бурсе»).

В описании «училищной бюрократии» с ее властью сильного над слабым, деспотическим насилием, наушничеством, взяточничеством, обворовыванием служителями и без того жалкой бурлацкой казны виден слепок с бюрократической системы царской России.

В сознании бурсака Карася, испытывающего гнет бурсы, начинает созревать мысль, что плохо не только в бурсе, но и вообще в современной действительности. И подобно Добролюбову, сумевшему за фактами и положениями из быта «темного царства» диких и кабаних увидеть все темное царство России, Помяловский, с фактической точностью воспроизводит быт и нравы бурсы, имел все основания с горечью сказать: «В жизни та же бурса».

Это определяющая особенность типизации в «Очерках Бурсы» была ясна для представителя революционно-демократической критики Д. И. Писарева, который видел в изображенной Помяловским бурсе не только типичную русскую школу, но и явления действительности, легко сопоставимые с другими сферами общественной жизни, в частности с тюрьмой. В своей статье «Погибшие и погибающие» критик замечал: «… назвать бурсу русской школой вовсе не значит обидеть русскую школу. Рассматривая внутреннее устройство бурсы, мы вовсе не должны думать, что имеем дело с каким-нибудь исключительным явлением, с каким-нибудь особенно темным и душным углом нашей жизни, с каким-нибудь последним убежищем грязи и мрака. Ничуть не бывало. Бурса - одно из очень многих и притом из самых невинных проявлений нашей повсеместной и всесторонней бедности и убогости».(6, 88-89)

Угол зрения, под каким рассматривается духовное училище в «Очерках бурсы», определяет и пафос отрицания бурсы Помяловским. В этом сказался активный демократизм передового разночинца, позиция которого была диаметрально противоположной либеральной. Критик либеральной ориентации П. Анненков писал о « кровавых страницах» произведения Помяловского, о картинах «нестерпимо мрачных» и вместе с тем «чрезвычайно живых». Однако, он решительно не признавал исходные позиции, с которой велось обличение духовного училища в «Очерках бурсы». П. Анненков писал, что в произведениях Помяловского нет здоровых начал, а раз их нет, то нечего и думать о реформах. Но Помяловский и не думает об улучшении, обновлении, реформировании бурсы. Он ее отвергает начисто, ввиду полной нелепости той «науки», рассадником которой является бурса. Он пишет в очерке «Женихи бурсы»: «Если бы Лобов, Долбежин, Батька и Краснов не употребляли противоестественных и страшных мер преподавания, то, уверяю вас, редкий бурсак стал бы учиться, потому что наука в бурсе трудна и нелепа. Лобов, Долбежин, Батька и Краснов поневоле прибегали к насилию нравственному и физическому. Значит вся причина главным образом не в учителях и не в бурсаках, а в бурсацкой науке, чтоб ей сгинуть с белого света».

Исходная позиция автора в оценки бурсы определяет особенности изображения этого общественного явления и основной принцип в создании типических характеров как педагогов, так и бурсаков. Все они, в конечном счете, жертвы церковной науки, бурсацкой педагогической системы.

В отличие от В. Крестовского, написавшего об учителях бурсы - «благородных наставниках» («Баритон»), Помяловский не сдерживает себя и дает резко критические оценки педагогам бурсы.

По-настоящему страшен Батька своей «кровожадностью» И «зверскими инстинктами, этот виртуоз - истязатель детей, беспощадный и ничем не ограничиваемый в своем изуверстве.

Он «имел обыкновение ставить на колени на целый год, на целую треть, на месяц,…заставлял кланяться печке, целовать розги, сек…, одно слово - артист в своем деле, да под пьяную еще руку». Подстать ему и Лобов, появляющийся в классе не иначе как «с длинным березовым хлыстом», придумавший сверхнаказание - порку «на воздусях». Это люди, в которых бурса вытравила все человеческое, превратив их в кровожадных палачей.

Однако, в образах Долбежина, Краснова, Разумникова автор находит и положительные черты. Так, например, Долбежин при всем его цинизме и дикой грубости, «был честен», «не брал с родителей взяток». Педагог Краснов - «мужчина красивый, с лицом симпатическим, по натуре своей человек добрый, деликатный». Но никто из них не думал изгонять розги - единственное средство заставить бурсака учиться, необходимый суррогат педагогического дела» в бурсе.

Учителя так же как и бурсаки - жертвы бурсы. Да к тому же сами прошедшие эту школу. Помяловскому удается сопоставить характеры педагогов с характерами бурсаков. Так «Лобов граничил по своему характеру к Тавле, Долбежин к Гороблагодатскому». Долбежин напоминал так называемых «отпетых бурсаков; он, как и товарищество, терпеть не мог «городских». Рисуя универсальный метод педагога Лобова, автор спрашивает: «Что этот педагог в своей юности - недосечен или пересечен?».

В «Очерках…» Помяловский продолжает начатое им в «Мещанском счастье» разъяснение «отношений плебея к барству». Автор вступает в полемику с писателями-дворянами, которые в радужных красках изображали детские годы своих героев. Так, например, Л. Н. Толстой в «Детстве», С. Т. Аксаков в «Детстве Багрова-внука» описывают детство светлыми, радостными красками; тревоги и неприятные переживания ребенка рисуются преимущественно как следствие более или менее случайных недоразумений и поглощаются атмосферой детской чистоты, беспечности и непосредственности. «Ты, золотое время детского счастья, память которого так сладко и грустно волнует душу старика! Счастлив тот, кто имел его, кому есть, что вспомнить!» - восклицает Аксаков в «Воспоминаниях», завершающих его автобиографическую трилогию.

Своеобразным детством Помяловского являются «Очерки бурсы». В них нет и намека на такие яркие краски и настроения. Обагренными детской кровью страницами «Очерков бурсы» Помяловский показывает, какие страдания падают на долю ребенка из разночинной среды. Вступая в полемику с другими авторами, Помяловский пишет: « Все уверены, что детство есть самый счастливый, самый невинный, самый радостный период жизни, но это ложь: при ужасающей системе нашего воспитания, во главе которой стоят черные педагоги, лишенные деторождения, - это самый опасный период, в который легко развратиться и погибнуть вовеки». («Бегуны и спасенные бурсы»).

Юные герои Л. Толстого и С. Аксакова ограждены от травмирующих душу переживаний; их мысли сосредоточены вокруг идеи нравственного самоусовершенствования (Л. Толстой). Они безмятежно созерцают природу, им доступны все блага, какими может украсить детство ребенка цивилизация.

Юные герои Помяловского испытывают такие глубокие и серьезные страдания, «которые человек не может простить и тогда, когда станет взрослым». Наиболее подробно и с наибольшей психологической глубиной раскрывает автор это на примере Карася, которого в училище «случилось, отодрали четыре раза в один день (в продолжение училищной жизни непременно раз четыреста)». Нравственные и физические страдания доводят этого бурсака до полной безнадежности и глубоко отчаяния. И лишь необыкновенная сила воли и способность к сопротивлению спасают его от нравственного уродства. Очень выразителен образ Лапши - пример того, как в тяжелых условиях гибнут таланты разночинцев. Этот уродливый бурсак, с одухотворенным лицом, имел большие способности к музыке. «Всегдашней, самой задушевной мечтой его было иметь свою скрипку и выучиться играть на ней, но мечта так и осталась мечтой: теперь он где-то пастухом монастырских коров и, говорят, отлично играет на рожке». («Бегуны и спасенные бурсы»).

Рассказав о горестных приключениях одного бурсака, Помяловский иронизирует: «Вот так младенчество - лучшая пора нашей жизни!». Эти слова перекликаются с аналогичными ироническими нотками в стихотворении Н. Некрасова «Родина» (1846 год):

Воспоминания дней юности - известных

Под громким именем роскошных и чудесных, -

Наполнив грудь мою и злобой и хандрой,

Во всей своей проходят предо мной…

Галерея бурсацких типов в произведении Помяловского богата и разнообразна, и в то же время все бурсаки отмечены единой судьбой: большинство из них, как заметил Д.И. Писарев, обречено на верную гибель, и не только вор Аксютка, который уже в бурсе был человеком конченным, но и обладавший многими хорошими качествами Ваня Гороблагодатский. Наделенный большой физической силой (а в бурсе она ценилась превыше всего, ибо ею прежде всего бурсак утверждал себя), иногда пользовался ею не в лучшем виде (например, в состязании с Тавлей, когда сила была применена для ответной жестокости), но сам по себе Гороблагодатский был личностью незаурядной, человеком «безукоризненно честным», учился хорошо и можно надеяться, что из бурсы он выйдет человеком порядочным и таким будет оставаться, ибо « кого в молодых летах не развратила бурса, того вряд ли развратит последующая жизнь» (6, 127). И все же судьбу ему Писарев предсказывал драматическую, так как бурса не пристрастила его к жизни, не высекла в нем искру любви к какому бы то ни было занятию, и потому эта страстная натура, лишенная деятельной жизни, неизбежно погибнет. И самое страшное в том, что такие люди как Гороблагодатский, погибают оттого, что остаются людьми. Бурса не дала своим воспитанникам реальной жизненной основы, развила в них злобу, лишила опоры на положительные начала.

Бурса - лишь одно из наиболее отвратительных проявлений самодержавно-церковного мракобесия и жестокости. Помяловский, как и другие революционно-демократические писатели, показывая темные стороны российской действительности, не изолируя их от всей социальной системы, а наоборот, в тесной связи с ней, пытается в своих «Очерках бурсы» привлечь внимание общественности к проблемам образования и воспитания в учебных заведениях России, в частности в бурсе. Кроме того, он показал проблему «неравноправных условий детства детей разночинца в сравнении с детством барина». Решение этих проблем нельзя добиться без коренного изменения социального строя.

Таким образом, Н.Г.Помяловский принадлежит к группе писателей-демократов, пришедших в литературу в конце 50-х в начале 60-х годов. Он близок к ней как по характеру разрабатываемой проблематики, самого объекта типизации, так и в направлении поисков изобразительных средств. Но по своему видению мира, методу его отражения, результатам писательского труда Помяловский самобытен. Недаром, выделяя Помяловского из плеяды писателей-демократов этого периода М.Горький считал его талантливым и суровым реалистом.

Анализ проблематики исследуемых «Очерков бурсы» показал, что автор ставит несколько актуальных проблем. Это, во-первых, личности и межличностных отношений; во-вторых, проблема влияния окружающей среды на развитие ребенка и, наконец, проблема обучения и воспитания. Отображение этих проблем в своем творчестве были сделаны с позиций писателя-демократа 60-х годов 19 века, т.е. сурово, правдиво, реалистично.

Огромная грязная комната училища. Занятия кончились, и бурсаки развлекаются играми.

Совсем недавно кончился «период насильственного образования», когда все, независимо от возраста, должны были проходить полный курс наук. Теперь начал действовать «закон великовозрастия» - по достижении определённого возраста бурсака исключают из школы, и он может стать писцом, дьячком, послушником. Многие не могут найти себе места. Ходят слухи, что таких будут брать в солдаты.

В классе более ста человек. Среди них и двенадцатилетние дети, и взрослые. Играют в «камешки», «швычки», «постные», «скоромные». Все игры непременно связаны с причинением друг другу боли: щипками, щелчками, ударами и так далее.

Никто не хочет играть с Семеновым, шестнадцатилетним мальчиком, сыном приходского священника. Все знают, что Семенов - фискал. В классе темнеет. Бурсаки развлекаются пением, устраивают шумные игры в «малу кучу», но вдруг все стихает. В темноте слышно: кого-то секут. Это товарищи наказывают фискала Семенова. Озлобленный Семенов бежит жаловаться.

Начинаются занятия. Кто-то спит, кто-то беседует... Главный метод бурсацкой учёбы - бессмысленная «долбня», зубрёжка. Учиться поэтому никто не хочет.

В классе появляются инспектор и Семенов, пожаловавшийся на своих обидчиков. Одного из них по приказу инспектора секут и обещают на следующий день высечь каждого десятого ученика. Бурсаки решают отомстить Семенову. Ночью они вставляют ему в нос «пфимфу», то есть конус с горящей хлопчаткой. Семенов попадает в больницу, причём сам не знает, что с ним произошло. По приказу начальства многих секут, и многих напрасно.

Раннее утро. Бурсацкая спальня. Учеников будят и ведут в баню. Они идут через город с шумом, переругиваясь со всеми прохожими. После бани они рассыпаются по городу в поисках того, что плохо лежит. Особенно отличаются при этом бурсаки по прозвищам Аксюта и Сатана. Поев краденого, бурсаки находятся в добром расположении духа и рассказывают в классе друг другу предания о прежних временах бурсы: о проделках бурсаков, о том, как раньше секли...

Начинаются занятия. Учитель Иван Михайлович Лобов вначале сечёт Аксюту, не выучившего урока, затем спрашивает прочих, распределяя наказания. Во время занятия он завтракает. Урока Лобов никогда не объясняет. Следующий урок - латынь - ведёт учитель Долбежин. Он также сечёт всех подряд, но его ученики любят: Дол-бежин честен, взяток не берет и фискалов не жалует. Третий учитель по прозвищу Батька особенно свиреп в пьяном виде: наряду с поркой он применяет и другие, более изощрённые физические наказания.

Аксютка голоден: Лобов приказал оставлять его без обеда, пока он не перейдёт на «Камчатку». Аксютка то учится прекрасно и сидит за первой партой, а то вовсе не учится. Лобову такие перемены надоели: он предпочитает, чтобы Аксютка никогда не учился.

Во дворе училища две женщины - старуха и тридцатилетняя - поджидают директора и бросаются ему в ноги. Оказывается, это «закреплённая невеста» с матерью, пришедшие «за женихами». Дело в том, что после смерти духовного лица его место «закреплено» за семейством, то есть переходит тому, кто соглашается жениться на его дочери. Дьячихе с дочерью приходится идти в бурсу, чтобы найти себе «кормильца».

В бурсе возникает новый тип учителей. Среди них Петр Федорович Краснов. Он, по сравнению с другими, человек добрый и деликатный, выступает против слишком жестоких наказаний, однако злоупотребляет наказаниями морального порядка, издеваясь над невежественными учениками перед всем классом.

Аксютке вместе с другим учеником по прозвищу Сатана удаётся украсть хлеба у бурсацкого хлебника Цепки. Аксютка выводит Цепку из себя, тот гонится за наглым бурсаком, а Сатана тем временем крадёт хлеб.

Дежурный вызывает женихов - смотреть невесту. Начальство признает годными в женихи Васенду, Азинуса, Аксютку. Двое первых - обитатели «Камчатки», занимающиеся только церковными науками. Васенда - человек практический, основательный, Азинус - бестолковый, безалаберный. Бурсаки едут на смотрины. Васенде не по душе и невеста, и место, Азинус же решает жениться, хотя невеста гораздо старше его. Аксютка просто назвался женихом, чтобы поесть у невесты и стянуть что-нибудь.

А в бурсе затевают новую игру - пародию на свадьбу...

Карась с раннего детства мечтал о бурсе, ибо его старшие братья были бурсаками и очень перед ним важничали. Когда Карася-новичка приводят в бурсу, он радуется. Но на него сразу же сыплются насмешки, различные издевательства со стороны товарищей. В первый же день его секут. Карась поступает в семинарский хор. Вместо пения он старается только открывать рот. Товарищи «нарекают» его Карасём, церемония «нарекания» очень обидна, Карась дерётся с обидчиками, а Лобов, заставший сцену драки, велит высечь Карася. Эта жестокая порка производит перелом в душе Карася - появляется страшная ненависть к бурсе, мечты о мести.

Ученик по прозвищу Силыч, первый богатырь класса, заявляет, что будет покровительствовать Карасю, дабы никто не смел его обижать. Под этой защитой Карасю становится легче жить. Он сам старается защищать «угнетённых», особенно бурсацких дурачков. Бурсацкую науку Карась решительно отрицает, учиться не хочет.

Всеволод Васильевич Разумников, учитель церковного пения, закона Божия и священной истории, - педагог довольно прогрессивный: он вводит систему взаимного обучения. Но Карась не может постичь церковного пения, и Разумников наказывает его: не отпускает домой по воскресным дням. Над Карасём нависает опасность, что его не отпустят домой на Пасху.

Приходит учитель арифметики, Павел Алексеевич Ливанов. Он в пьяном виде беспомощен, и бурсаки издеваются над ним.

В субботу Карась вытворяет всякие безобразия с досады, что его не пускают домой. В бурсе проходит воскресный день, и Карась начинает помышлять о бегстве. Он слышал, что кого-то из младших «бегунов» поймали, но простили, других высекли, но все же не засекли, что где-то на дровяном дворе «спасаются» беглые. Но в тот же день привозят пойманного «бегуна» Меньшинского. Его секут до полусмерти, а потом отвозят на рогожке в больницу. Карась оставляет мысли о бегстве. Он решает «спасаться» от церковного пения в больнице. Ему удаётся заболеть, страшный урок проходит без него, и на Пасху Карася отправляют домой...

В бурсе появляется новый смотритель. Прежний, по прозвищу Звездочёт, был человеком добрым и, не вынося ужасов бурсы, предпочитал уединяться в своей квартире, что придавало ему в глазах бурсаков большую загадочность. Вообще к этому времени в бурсе многое изменилось: наказания смягчились, меньше стало великовозрастных бурсаков...

Пересказала

Шрифт:

100% +

ПРИМЕЧАНИЯ

Зимний вечер в бурсе

«Этим очерком, – писал Благовещенский, – Помяловский думал было и покончить с бурсой, но впоследствии, заметив впечатление и толки, какие произвела статья в публике, решил продолжить работу».

Таким образом, работая над «Зимним вечером», писатель еще не думал о создании цикла очерков. Этим и объясняется появление подзаголовка «Физиологический очерк» (под следующими значилось «Очерк второй», «Очерк третий» и т. д.), который позднее при подготовке собрания сочинений Помяловского к печати был снят.

В основу очерка «Зимний вечер в бурсе» положен ранний рассказ Помяловского «Долбня», опубликованный в журнале «Воспитание» (1860, № 6) с подзаголовком «Воспоминание об училищной жизни». Конечно, речь идет не о механическом перенесении отдельных сцен «Долбни» в первый очерк о бурсе, а о коренной переработке всего материала, послужившего основой рассказа. Он целиком растворился в «Зимнем вечере», а отдельные сцены и образы были использованы Помяловским в других очерках.

В «Зимнем вечере» и в других «Очерках бурсы» Помяловский описал быт и нравы Александро-Невского духовного училища при Петербургской духовной семинарии, где он сам учился. Подлинные имена своих товарищей по училищу и фамилии преподавателей писатель либо сознательно исказил, либо заменил прозвищами, а некоторые имена выдумал.

Второуездный класс – второй класс уездного духовного училища.

Пожарский Яков Осипович – писатель и переводчик начала XX века, автор учебника русской грамматики, по которому обучались в духовных училищах.

Меморский Михаил Федорович – писатель и педагог, автор учебников арифметики, грамматики, «священной истории», географии.

Обиход церковного пения – правила церковного пения – учебная дисциплина в духовном училище.

Приходский класс – подготовительный класс уездного духовного училища. Приходчина – ученики приходского класса.

Послушники – лица, жившие в монастыре и готовившиеся к принятию монашества; исполняли по указанию настоятеля разные «послушания», то есть определенную работу.

…консисторскими писцами – то есть писцами в консистории, духовном учреждении, ведавшем церковными делами в епархии (округе).

«Какая смесь одежд и лиц! » – слова из поэмы А.С. Пушкина «Братья разбойники» (1821-1822).

Аборигены – коренные жители страны или какой-нибудь местности. Здесь – семинаристы, давно уже живущие в семинарии.

…Всякое царство, раздельшееся на ся, не устоит … – видоизмененная цитата из Евангелия. «Всякое царство, раздельшееся на ся, запустеет, и всяк град или дом, разделивыйся на ся, не станет». Как и многие другие цитаты из Евангелия, она переосмыслена Помяловским, включение их в текст произведения ставит задачу показать, что дикие нравы, царившие в бурсе, освещались авторитетом христианского учения.

Вокабулы – иностранные слова (здесь латинские и греческие), выписываемые с переводом на родной язык для заучивания.

Соломон (XI-X вв. до н. э.) – израильский царь, славившийся своей мудростью.

Кальячить (канючить) – клянчить, попрошайничать, выпрашивать.

Оплетохом, беззаконновахом, неправдовахом – искаженные слова со старославянским окончанием, означающие: обманули, совершили беззаконие, неправда.

Архангелы – здесь сторожа, тащившие бурсаков на порку.

Аполлон (греч). – бог солнца и поэзии; Вакх (греч.) – бог веселия и вина; Дифирамб – хвалебная песня; Феб (греч.) – то же, что и Аполлон; Музы (греч.) – богини поэзии, искусств и наук.

«Семинариада » – сатирическая поэма, сочиненная учащимися бурсы и названная так по образцу «ирои-комических» поэм конца XVIII – начала XIX века (например, «Петриада», «Россиада»).

«В восьмом часу по утрам …» – слова из семинарской песни. Первая строка – переделанное начало баллады В.А. Жуковского «Ночной смотр» (1836), а остальные три – 2-4-я стро́ки стихотворения М.Ю. Лермонтова «Воздушный корабль» (1840).

«Домового ли хоронят …» – строка из стихотворения А.С. Пушкина «Бесы» (1830).

Панихида – церковная служба по умершим; Часы – часть церковной службы; «Апостол » – церковнослужебная книга, заключающая в себе так называемые «деяния и послания апостолов».

…в сени смертней … – во мраке смерти. В данном случае – в полной темноте.

«Раззудись, плечо, размахнись, кулак! » – ироническое переосмысление строк из стихотворения А.В. Кольцова «Косарь» (1836): «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»

…замечательны в училищной науке возражения. – «Возражениями» в семинарии назывались вопросы, которые предлагались помимо учебника.

Схоластическое, то есть формальное, оторванное от жизни.

Хария – сочинение отвлеченного характера.

Синекдоха – прием ораторской и поэтической речи, когда частное употребляется в значении общего.

Гипербола – преувеличение.

Витийствовать – ораторствовать.

Паралогизм – ложное умозаключение на основе непреднамеренной ошибки.

Розанов (Розонов) Фома Филимонович (1767-1810) – писатель и переводчик, автор «Российской грамматики для духовных училищ», «Латинского лексикона с российским переводом из лучших латинских писателей» и других учебников и пособий.

Схимник – монах, давший обет строгого уединения.

Своекоштный – учащийся закрытого учебного заведения (например, бурсы), живущий на свой кошт, то есть за свой счет, в противоположность казеннокоштному, содержавшемуся на казенный счет.

Бурсацкие типы

Очерку было предпослано следующее редакционное примечание: «Все описываемое здесь – дела недавнего прошлого. Время и прогресс берут свое в самых непроходимых захолустьях, в самых страшных средах. Сам автор в конце своего очерка говорит о лучших людях, о лучшей будущности».

Это примечание, по всей вероятности, было сделано из боязни цензурных осложнений, но в какой-то мере оно отражало и взгляды одного из редакторов журнала «Время» Ф.М. Достоевского.

Во время работы Помяловского над «Бурсацкими типами» в печати появилось несколько статей, резко критиковавших «Зимний вечер в бурсе». Опасаясь, что ему запретят писать о бурсе, в конце второго очерка Помяловский вынужден был заметить: «Бурса будет в моих очерках, как и на деле было, постепенно улучшаться… Если придется ограничиться только этими двумя очерками – „Зимний вечер в бурсе“ и „Бурсацкие типы“, – то будет очень жаль, потому что читатель тогда не получит полного понятия о том, что такое бурса, и потому относительно составит о ней ложное представление».

Очерк «Бурсацкие типы» был последним произведением, опубликованным Помяловским в журнале «Время». Ознакомившись с программой журнала, напечатанной в том же номере, где появился его очерк, писатель отправил Ф. М. Достоевскому письмо, где говорилось: «Не сходясь с программой Вашего журнала по идее, я не могу в нем участвовать. Вследствие этого мои очерки не будут у Вас печататься».

Петр Амьенский (1050-1115) – французский монах, один из инициаторов первого крестового похода, собравший ополчение из доведенных до отчаяния голодом и безжалостной эксплуатацией бедняков.

Владимировка (Владимирка) – дорога из Москвы во Владимир и далее в Сибирь, по которой отправляли ссыльных.

«В старину живали деды веселей своих внучат » – слова из оперы А.Н. Верстовского «Аскольдова могила», либретто к которой написал М.Н. Загоскин по своему одноименному роману.

Драли тогда под колокольчиком … – Наказание в бурсе за самые серьезные проступки. Вот как об этом вспоминал один бурсак: «Этому роду истязаний придавался особый вид торжественности: выходили на середину двора ректор, инспектор, учителя и ученики всех классов, – сторож начинал, не торопясь, звонить в колокол, висевший на столбе около классов. Народ уже знал, что значит подобный звон в училище, и собирался со всех сторон сотнями. Выводили несчастных – и начинали сечь… Секли иногда до тех пор, пока мальчик, часто 13-14 лет, терял сознание» (цит. по примеч. И. Ямпольского к кн.: Н.Г. Помяловски й. Сочинения. М.-Л., 1965. Т. II, с. 315).

Мазепа Иван Степанович (1644-1709) – украинский гетман, изменивший Петру I и перешедший на сторону шведского короля Карла XII; был предан церковному проклятию – анафеме. Имя Мазепы в бурсе употреблялось как бранное слово.

Кабалистика (точнее: каббалистика) – средневековое еврейское религиозно-мистическое учение, основанное на толковании библейских текстов Ветхого завета. В данном случае – гадание по различный знакам, знамениям, приметам, якобы имеющим магическую силу.

Тавлинка – плоская табакерка с ремешком во вставной крышке.

Кант (канта) – похвальная, хвалебная песня.

Одесную – по правую сторону, ошуюю – по левую сторону.

Кронеберг Иван Яковлевич (1786-1838) – профессор-филолог, ректор Харьковского университета, составитель «Латинско-российского лексикона».

Женихи бурсы

Очерк написан в самом начале 1863 года. Об окончании работы над ним Помяловский сообщил Н.А. Некрасову в письме от 18 февраля 1863 года (Литературное искусство. Соч. М., 1949. Т. 51-52, с. 466).

Огромное обличительное значение очерка подчеркнул Д. И. Писарев, который писал о «Женихах бурсы»: «Свободная человеческая личность покупается и продается с соблюдением всех правил толкучего рынка. Эта сцена особенно миловидна тем, что тут сразу не разберешь, кто кого покупает, кто кого продает, кто кого забирает в кабалу» (Соч. в 4-х т. М., 1956. Т. 4, с. 116).

…порождение проклятого пролетариата в нашем духовенстве. – Слово «пролетариат» Помяловский, как и другие писатели 1860-х годов, употребляет в смысле бездомности, нищеты.

Шхера (от шведского skar – утес) – маленький скальный остров, подводная или надводная скала.

Рекреационные часы – свободные от занятий часы.

Неофит – новообращенный в какую-нибудь религию, приверженец какого-либо учения.

…несколько дестей писчей бумаги. – Десть – счет писчей бумаги (24 листа).

Осташи – сапоги, которые шились в Осташковском уезде.

…Воззри на птицы небесные … – слова из «Нагорной проповеди». В устах бурсака они приобретают комический оттенок и воспринимаются как пародия.

Как там товарищи радовались за освободившихся от каторги … – Помяловский имеет в виду главу «Побег» в «Записках из мертвого дома» Ф. М. Достоевского, опубликованную в журнале «Время» (1862. № 5),

Бегуны и спасенные бурсы

Впервые напечатано в «Современнике» (1863, № 7) с подзаголовком «Очерк четвертый», с посвящением Н.А. Благовещенскому и за подписью «Николай Помяловский».

Из всех произведений Помяловского «Бегуны» вызвали наибольшее внимание цензуры. Так, в журнале заседаний С.-Петербургского цензурного комитета от 17 июля 1863 года было записано: «Рассказ г. Помяловского под заглавием „Бегуны и спасенные бурсы“, в котором обыкновенным резким языком этого автора описываются вопиющие недостатки учения и жизни бурсаков». Очерк был опубликован со множеством изъятий и поправок. Пожалуй, ни одна страница рукописи «Бегунов» не осталась без внимания цензуры: выбрасывались слова, предложения, абзацы и даже целые страницы (см. об этом подробнее в примеч. И. Ямпольского к кн.: Помяловски й Н.Г. Соч. М.-Л., 1965. Т. 2, с. 318-322).

Больше всего пострадали страницы, где речь шла о религии и религиозных обрядах, а также о методах обучения в бурсе, о бурсацких педагогах, о быте и нравах бурсаков.

Помяловский был очень расстроен тем, что «Бегуны» появились в печати в искаженном виде. В письме к одному из редакторов «Современника» А.Н. Пыпину он писал в сентябре 1863 года: «Опротивела мне цензурная литература гаже бурсацкой инструкции. Я дела хочу, а не сипондряции…»

Первоначальный текст очерка восстановлен И. Ямпольским при подготовке Полного собрания сочинений писателя.

Исполатчики – хористы, поющие архиерею хвалу и славу на греческом языке.

Нерон (37-68) – римский император, отличавшийся не только жестокостью, но и развратным образом жизни.

…во главе которой стоят черные педагоги, лишенные деторождения … – то есть педагоги из черного, монашествующего (в отличие от белого, немонашествующего) духовенства.

…до радостного утра … – то есть до воскресения. Слова Н.М. Карамзина (1766-1826) из эпитафии (надгробной надписи), которая звучит полностью так: «Покойся прах до радостного утра!» (1792). Это выражение в свое время получило широкое распространение.

«Начатки » – так на бурсацком жаргоне назывался учебник священной истории.

…один древний оратор, набивая себе рот каменьями, чтобы усовершиться в искусстве красноречия … – Имеется в виду знаменитый греческий оратор Демосфен (384-322 гг. до н. э.).

Дресва – мелкий щебень, образующийся при выветривании горных пород и при обработке камня.

Итак, нуль, вовеки нуль … – пародия на заключительные слова многих молитв: «ныне и пристно и во веки веков, аминь».

Ему же дань – дань, ему же честь – честь, а что и за честь, коли нечего есть? – иронически переиначенные слова из Библии: «Воздадите убо всем должное: ему же убо урок – урок, и ему же дань – дань, а ему же страх – страх, и ему же честь – честь».

И бысть слышен глас с небесе – тптпру! – пародия на евангельские слова об Иесусе Христе: «И глас бысть с небесе: ты еси сын мой возлюбленный».

…мусикийское – музыкальное (мусикия – музыка).

Перемена – здесь в значении «урок».

Цевница – струнный инструмент.

Всенощное богослужение, или всенощная – вечерняя церковная служба.

Лаврская церковь – церковь в лавре, в большом привилегированном монастыре.

Аналой – высокий столик с покатой крышкой, на который в церкви кладут иконы и церковные книги.

…аневричным пением – в данном случае излишне громкое пение, требующее сильного напряжения голосовых связок. Аневризм – болезнь артерий.

…бурса вечно аскоченствует … – Аскоченский Виктор Ипатьевич (1813-1879) – реакционный писатель и публицист, редактор еженедельной газеты «Домашняя беседа», которая выступала против любого проявления свободомыслия, достижения науки и искусства. Имя Аскоченского в середине прошлого века было символом мракобесия и ханжества.

…начинают читать писателей, например, вроде Фейербаха, запрещенная книга которого в переводе на русский язык даже и посвящена бурсакам … – Речь идет о книге «Сущность христианства. Сочинение Люд. Фейербаха. Перевод, сделанный со второго, исправленного издания Филадельдом Феомаховым», изданной в Лондоне в 1861 году, Ф. Феомахов – псевдоним П.Н. Рыбникова (1831-1885). На отдельном листе, вслед за титулом, в книге напечатано посвящение: «Воспитанникам русскиx духовных академий и семинарий посвящает переводчик».

Деист – последователь религиозно-философского учения деизма, признающего бога как творца мира, но отрицающего его вмешательство в естественный процесс жизни и общества.

Рясофор – человек, живущий в монастыре без пострижения и носящий монашескую рясу с клобуком.

Сикофант (греч.) – клеветник, доносчик.

Переходное время бурсы

Впервые опубликовано в журнале «Современник» (1863, № 11) после смерти писателя, с таким примечанием редакции: «Этот очерк оставлен покойным Н.Г. Помяловским неоконченным. Тем не менее редакция считает возможным поместить его на страницах „Современника“, так как он, независимо от своих внутренних достоинств, служит началом целой серии очерков, о которых Помяловский неоднократно упоминал в предыдущих своих сочинениях и в которых он намеревался охарактеризовать „переходное время“ бурсы».

Во время печатания очерка цензура исказила несколько мест. Так, например, вместо слов «при нелепых порядках, существовавших почти везде на Руси» в «Современнике» было напечатано: «при существовавших нелепых порядках».

Николай Герасимович ПОМЯЛОВСКИЙ

ОЧЕРКИ БУРСЫ

Посвящается Н. А. Благовещенскому

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР В БУРСЕ

Очерк первый

Класс кончился. Дети играют.

Мы берем училище в то время, когда кончался период насильственного образования и начинал действовать закон великовозрастия . Были года – давно они прошли, – когда не только малолетних, но и бородатых детей по приказанию начальства насильно гнали из деревень, часто с дьяческих и пономарских мест, для научения их в бурсе письму, чтению, счету и церковному уставу. Некоторые были обручены своим невестам и сладостно мечтали о медовом месяце, как нагрянула гроза и повенчала их с Пожарским, Меморским, Псалтырем и обиходом церковного пения, познакомила с майскими (розгами), проморила голодом и холодом. В те времена и в приходском классе большинство было взрослых, а о других классах, особенно семинарских, и говорить нечего. Достаточно пожилых долго не держали, а поучив грамоте года три-четыре , отпускали дьячить ; а ученики помоложе и поусерднее к науке лет под тридцать, часто с лишком, достигали богословского курса (старшего класса семинарии). Родные с плачем, воем и причитаньями отправляли своих птенцов в науку; птенцы с глубокой ненавистью и отвращением к месту образования возвращались домой. Но это было очень давно.

Время перешло. В общество мало-помалу проникло сознание – не пользы науки, а неизбежности ее. Надо было пройти хоть приходское ученье, чтобы иметь право даже на пономарское место в деревне. Отцы сами везли детей в школу, парты замещались быстро, число учеников увеличивалось и наконец доросло до того, что не помещалось в училище. Тогда изобрели знаменитый закон великовозрастия . Отцы не все еще оставили привычку отдавать в науку своих детей взрослыми и нередко привозили шестнадцатилетних парней. Проучившись в четырех классах училища по два года, такие делались великовозрастными ; эту причину отмечали в титулке ученика (в аттестате) и отправляли за ворота (исключали). В училище было до пятисот учеников; из них ежегодно получали титулку человек сто и более; на смену прибывала новая масса из деревень (большинство) и городов, а через год отправлялась за ворота новая сотня. Получившие титулку делались послушниками, дьячками, сторожами церковными и консисторскими писцами; но наполовину шатались без определенных занятий по епархии, не зная, куда деться со своими титулками, и не раз проносилась грозная весть, что всех безместных будут верстать в солдаты. Теперь понятно, каким образом поддерживался училищный комплект, и понятно, отчего это в темном и грязном классе мы встречаем наполовину сильно взрослых.

На дворе слякоть и резкий ветер. Ученики и не думают идти на двор; с первого взгляда заметно, что их в огромном классе более ста человек. Какое разнохарактерное население класса, какая смесь одежд и лиц!.. Есть двадцатичетырехгодовалые, есть и двенадцати лет. Ученики раздробились на множество кучек; идут игры – оригинальные, как и все оригинально в бурсе; некоторые ходят в одиночку, некоторые спят, несмотря на шум, не только на полу, но и по партам, над головами товарищей. Стон стоит в классе от голосов.

Большая часть лиц, которые встретятся в нашем очерке, будут носить те клички, которыми нарекли их в товариществе, например: Митаха, Элпаха, Тавля, Шестиухая Чабря, Хорь, Плюнь, Омега, Ерра-Кокста, Катька и т. п., но этого не можем сделать с Семеновым: бурсаки дали ему прозвище, какого не пропустит никакая цензура, – крайне неприличное.

Семенов был мальчик хорошенький, лет шестнадцати. Сын городского священника, он держит себя прилично, одет чистенько; сразу видно, что училище не успело стереть с него окончательно следов домашней жизни. Семенов чувствует, что он городской , а на городских товарищество смотрело презрительно, называло бабами: они любят маменек да маменькины булочки и пряники, не умеют драться, трусят розги, народ бессильный и состоящий под покровительством