Чарльз диккенс объект преследования. Погоня за собственной шляпой является одним из тех редких испытаний, смешных и печальных одновременно, - которые вызывают мало сочувствия
Цитата из романа «Посмертные записки Пиквикского клуба» (The Posthumous Papers of the Pickwick Club, 1836 - 1837 гг.), английского писателя (1812 - 1870), гл. 4:
"Погоня за собственной шляпой является одним из тех редких испытаний, смешных и печальных одновременно, - которые вызывают мало сочувствия . Значительное хладнокровие и немалая доза благоразумия требуются при поимке шляпы. Не следует спешить - иначе вы перегоните ее; не следует впадать в другую крайность - иначе окончательно ее потеряете. Наилучший способ - бежать полегоньку, не отставая от объекта преследования, быть осмотрительным и осторожным, ждать удобного случая, постепенно обгоняя шляпу, затем быстро нырнуть, схватить ее за тулью, нахлобучить на голову и все время благодушно улыбаться, как будто вас это забавляет не меньше, чем всех остальных.
Дул приятный ветерок, и шляпа мистера Пиквика весело катилась вдаль. Ветер пыхтел, и мистер Пиквик пыхтел, а шляпа резво катилась и катилась, словно проворный дельфин на волнах прибоя, и она укатилась бы далеко от мистера Пиквика, если бы по воле провидения не появилось на ее пути препятствие как раз в тот момент, когда этот джентльмен готов был бросить ее на произвол судьбы.
Мистер Пиквик был в полном изнеможении и хотел уже отказаться от погони, когда порыв ветра отнес шляпу к колесу одного из экипажей, стоявших на том самом месте, к которому он устремлялся. Мистер Пиквик, оценив благоприятный момент, быстро рванулся вперед, завладел своей собственностью, водрузил ее на голову и остановился, чтобы перевести дух".
Перевод на русский язык А.В. Кривцовой и Евгения Ланна.
Текст на английском языке:
There are very few moments in a man’s existence when he experiences so much ludicrous distress, or meets with so little charitable commiseration, as when he is in pursuit of his own hat. A vast deal of coolness, and a peculiar degree of judgment, are requisite in catching a hat. A man must not be precipitate, or he runs over it; he must not rush into the opposite extreme, or he loses it altogether. The best way is to keep gently up with the object of pursuit, to be wary and cautious, to watch your opportunity well, get gradually before it, then make a rapid dive, seize it by the crown, and stick it firmly on your head; smiling pleasantly all the time, as if you thought it as good a joke as anybody else.
There was a fine gentle wind, and Mr. Pickwick’s hat rolled sportively before it. The wind puffed, and Mr. Pickwick puffed, and the hat rolled over and over as merrily as a lively porpoise in a strong tide: and on it might have rolled, far beyond Mr. Pickwick’s reach, had not its course been providentially stopped, just as that gentleman was on the point of resigning it to its fate.
Mr. Pickwick, we say, was completely exhausted, and about to give up the chase, when the hat was blown with some violence against the wheel of a carriage, which was drawn up in a line with half a dozen other vehicles on the spot to which his steps had been directed. Mr. Pickwick, perceiving his advantage, darted briskly forward, secured his property, planted it on his head, and paused to take breath.
Вопрос о фрагменте из произведения английского писателя Чарльза Диккенса сравнял счет в телеигре с командой знатоков.
Елена Якимова из города Михайловск Ставропольского края оригинальным вопросом сравняла счет в четвертой игре весенней серии «Что? Где? Когда?». Вопрос землячки звучал следующим образом: "Значительное хладнокровие и немалая доза благоразумия требуется при ее поимке. Не следует спешить - иначе вы ее перегоните; не следует впадать в другую крайность - иначе окончательно ее потеряете. Наилучший способ - бежать полегоньку, не отставая от объекта преследования, ждать удобного случая, быстро схватить ее и все время благодушно улыбаться, как будто вас это забавляет не меньше, чем всех остальных. О каком объекте преследования писал Чарльз Диккенс?"
Отвечать приняла решение капитан команды, Алена Повышева. Дважды прослушав вопрос, знаток предположила, что Диккенс писал о бабочке, однако ответила, что речь идет об удаче.
Однако ни ответ, ни предположения других участников команды, прозвучавшие во время обсуждения, не оказались верными. Оказалось, что речь шла о шляпе. Фотограф Елена Якимова выиграла 90 тысяч рублей. Вопрос ставропольчанки сравнял счет - 5:5. Далее выпал «Суперблиц», который проиграл Алексей Самулев. Игра завершилась со счетом 6:5 в пользу телезрителей.
Жители Ставрополья охотно принимают участие в интеллектуальной игре. Так, жителю Георгиевска 90 тыс рублей в зимней игре «Что? Где? Когда?».
Новости на Блoкнoт-Ставрополь
Чарльз Диккенс "Оливер Твист"«Приключения Оливера Твиста» – самый знаменитый роман великого Диккенса.
История мальчика, оказавшегося сиротой, вынужденного скитаться по мрачным трущобам Лондона. Перипетии судьбы маленького героя, многочисленные встречи на его пути и счастливый конец трудных и опасных приключений – все это вызывает неподдельный интерес у множества читателей всего мира.
Мне почему-то всегда казалась, что это очень грустная история, где в конце главный герой обязательно умирает. И так как я натура впечатлеительная, то долго откладывала прочтение этой книги. И зря:) Как оказалось, Диккенс был добрым человеком, и не желая расстраивать своих читателей, практически все свои произведения заканчивал хеппи-эндом.
Оливер Твист - замечательная история о победе добра над злом, о преодолении трудностей и о вере в чудеса. Книга немного смахивает на мыльную оперу, в ее лучших традициях)) Кто читал, тот поймет, что я имею ввиду)) Думаю, что у более молодых читателей книга пойдет вообще на ура!
Чарльз Диккенс "Больший надежды"
В романе "Большие надежды" - одном из последних произведений Диккенса, жемчужине его творчества - рассказана история жизни и крушения надежд молодого Филиппа Пиррипа, прозванного в детстве Пипом. Мечты Пипа о карьере, любви и благополучии в "мире джентльменов" разбиваются в один миг, едва он узнает страшную тайну своего неизвестного покровителя, которого преследует полиция. Деньги, окрашенные кровью и отмеченные печатью преступления, как убеждается Пип, не могут принести счастья. Но что в таком случае может? И куда заведут героя его мечты и большие надежды?
Во время чтения этой книги у меня бегали мурашки по коже! История большых надежд, и не менее больших крушений... Читается легко, это даже, в какой-то мере, детектив, поэтому книга вас не отпустит, обещаю:)
И опять таки, спасибо Диккенсу за его доброту... Знаю, изначально автор планировал другой конец...
Чарльз Диккенс "Дэвид Копперфильд"
«Жизнь Дэвида Копперфилда» - поистине самый популярный роман Диккенса. Роман, переведенный на все языки мира, экранизировавшийся десятки раз - и по-прежнему завораживающий читателя своей простотой и совершенством.
Это - история молодого человека, готового преодолеть любые преграды, претерпеть любые лишения и ради любви совершить самые отчаянные и смелые поступки. История бесконечно обаятельного Дэвида, гротескно ничтожного Урии и милой прелестной Доры. История, воплотившая в себе очарование «старой доброй Англии», ностальгию по которой поразительным образом испытывают сегодня люди, живущие в разных странах на разных континентах.
Вот у Диккенса если злодей, то такой, что и за киллометр видно! А если положительный, то прямо ангел с крыльями:) Пожалуй эта книга мой фаворит из представленных здесь произведений. В книге описывается жизнь Дэвида от самого рождения до старости, все насыщенно событиями, приключениями и переживаниями.
Часть про дество героя мне понравилась больше, чем про его взрослую жизнь. Но в целом книга очень достойная, рекомендую к прочтению, впрочем как и любую другую у этого автора. У Диккенса потрясающая манера писать книги, это такой чудесный, живой слог, в его книгах много юмора, в некоторых моментах я действительно смеялась, чего не ждешь в общем-то от книг классиков (ну или я не жду..))
Переход от «Пиквикского клуба», комической эпопеи, где диккенсовский веселый юмор преобладает господствует, к «Оливеру Твисту», первому собственно социально-обличительному роману Диккенса, не должен представляться неожиданным, это закономерный момент творческой эволюции.
Избрать профессию писателя Диккенса побудила не только необходимость постоянного труда, отвечающего его творческому призванию, тщеславию и честолюбию и способного обеспечить ему материальные условия существования, но и потребность влиятельной гражданской деятельности. Диккенс был убежден в высоком общественном значении искусства, как и в том, что оно способно выполнять это свое назначение, когда соединяет в себе красоту, идеал и правду. «Упорная борьба за правду в искусстве, — отмечал он, — радость и горе всех настоящих служителей искусства». Для того чтобы выдержать эту упорную борьбу, требуются высокие гражданские убеждения и действенное мужество. Можно считать гражданским и творческим девизом Диккенса его слова: «Там, где я уверен в истине, я не стану лукавить ни с одним человеком».
Успех, признание, наконец, слава явились к Диккенсу без колебаний и промедления, едва были опубликованы «Посмертные записки Пиквикского клуба». Однако от него потребовались стойкость и мужество, чтобы не отклониться в сторону и не изменить своему убеждению и призванию. Переходя от осуществленного замысла к новому замыслу, от «Посмертных записок Пиквикского клуба» к «Приключениям Оливера Твиста», Диккенс утверждал свое право художника по личному усмотрению выбирать тему, писать не только о «сливках» общества, но и о его «подонках», если, замечал он в скобках (в предисловии к новому роману), их «речь не оскорбляет слуха»; писать о «подонках» не так, как это было в популярной литературе до него и в его время, не приукрашивая жизнь, не делая зло и порок соблазнительными, а показывая «суровую правду».
Когда читатель, современный Диккенсу, обращался к его романам, предполагая найти в них привычные захватывающие приключения — головокружительные «скачки галопом по вересковой степи» и веселых радушных головорезов с «большой дороги», его ожидало разочарование. Такой «обычной нити приключений», которую искал, как он говорит об этом в своих воспоминаниях, юный Короленко, знакомясь с Диккенсом, в его романах не было.
Повествование у Диккенса основано на чередовании событий; динамизму описания способствуют и приключенческие эпизоды, в том числе и похищения и преследования. Один из ярких и запоминающихся эпизодов из первого романа Диккенса — эпизод с погоней при участии мистера Пиквика. Беспардонный комбинатор, делец, враль и обманщик Альфред Джингль — в надежде поживиться — увлек за собой мисс Рэчел, старую деву, жаждущую брачных уз. Обман раскрыт, следуют шум, суета, затем бешеная погоня на бешеных лошадях, запряженных в карету. Но факт участия в погоне мистера Пиквика придает приключению необычный характер— и смешной и патетический. А описание приключения, всего, что с ним связано, — люди и кони, место и время действия, шум и темп суматохи, душевное состояние и минутное размышление главного героя — все передано с необычайной живостью, точностью и лаконизмом, так что и детали, и общая картина, и фон, и передний план воспринимаются легко и целостно. Подобная живость и свобода эпического повествования, когда перо способно схватить и в точном слове передать многообразные предметы и явления в их ощутимой материальности и соединить все в целостный подвижный образ, — с помощью описания, реплик, диалога, внутреннего монолога, соединить остроту сюжетного движения и переменчивость психологических состояний и сделать все выразительным и наглядным, — подобное повествование выделялось на фоне самых ярких образцов весьма развитого искусства английской прозы и стало образцом для новых исканий в приключенческой литературе и в жанре психологического романа.
Если исходным моментом замысла «Пиквикского клуба» был случай, то замысел «Оливера Твиста» изначально определен авторской установкой, публицистической по своему пафосу и гражданской по своей сути.
Диккенс изобразил воровской мир вслед за Дефо и Филдингом, и это заметно: некоторые мотивы он повторяет, некоторые описательные приемы учитывает, даже подражает им. Беззаботный шутник и забавник Чарльз
Бейтс, остряк Ловкий Плут способны напомнить «весельчака и славного малого» Майора Джека, младшего из трех Джеков, героев романа Дефо «Полковник Джек», а озверевший Сайке—Капитана, Джека, старшего из Джеков, отличавшегося «тупой кровожадностью». Однако заметнее и значительнее в этой литературной зависимости то, что Диккенс, учитывая опыт своих великих предшественников, опирается на свой опыт и опыт новой эпохи, учитывает уровень, возможности и задачи литературы своего времени, отзывается на текущие события и создает совершенно оригинальное произведение, роман, который был и остается одним из самых популярных и читаемых произведений английской литературы.
Справедливо было отмечено Игорем Катарским в его замечательном исследовании «Диккенс в России»:
«Детские образы в творчестве Диккенса могут по праву быть названы художественным открытием для европейской литературы XIX века. Так глубоко проникнуть в душевный мир ребенка не смогла ни одна из литератур Западной Европы вплоть до последней трети XVIII века, до появления голдсмитовского «Векфильдского священника» и «Исповеди» Руссо» 1 . К этому можно и нужно добавить: не просто «детские образы», созданные Диккенсом, взятые отдельно друг от друга или в их совокупности, явились художественным открытием.
«Детские образы» занимали воображение Диккенса всю его творческую жизнь, они присутствуют во всех его романах, от первого до последнего, и почти каждый из этих образов действительно свидетельствует о таком глубоком проникновении в душевный мир ребенка, каким не обладал ни один великий писатель до Диккенса. Но чтобы по достоинству оценить «художественное открытие» Диккенса, недостаточно этой констатации.
Мир детей как мир особый и вместе с тем неотделимый от мира взрослых, от него зависящий и на него влияющий, мир разнообразный, сложный, мало изученный, трудно постижимый, и хрупкий, и прочный, требующий пристального внимания, глубокого постижения и чуткой заботы, такой мир впервые в художественной литературе был открыт и воссоздан Диккенсом. Это открытие признавали и необычайно ценили малые и великие писатели, больше всего те, кого тревожили «проклятые вопросы» взрослого мира, в их числе на первом месте Толстой и Достоевский.
Особый интерес Диккенса к детскому и юному возрасту был вызван его собственными ранними переживаниями, его пониманием обездоленного детства и сочувствием ему, пониманием того, что положение и состояние ребенка отражают положение и состояние семьи и общества в целом. Диккенс был возмущен невежеством в обращении с детьми в семье и школе, а также уродующими души детей детскими учреждениями. Он писал о детях, руководствуясь потребностью изменить и улучшить условия их жизни, условия труда, образования, воспитания с надеждой и уверенностью, что правдивым, обличающим и вдохновляющим словом всему этому возможно решительно способствовать.
Герои Диккенса из мира детства — дети и подростки— здоровые духом., нравственно чистые, стойкие и отважные, остро переживают конфликтные ситуации, способны выдержать горести и невзгоды, ответить добром на добро, в чувствах, помыслах и поступках противостоять несправедливости. Нередко их глазами Диккенс смотрит на мир, на разные сферы социальной жизни, на людей и природу, и судит обо всем мерой их душевного состояния, и горестного и радостного, воздействуя на читателя выражением целого комплекса чувств, переживаемых героем и сопереживаемых автором. Роберт Луис Стивенсон последовательнее и полнее, чем другие английские писатели, воспримет и разовьет эту диккенсовскую традицию.
«Приключения Оливера Твиста» еще не были изданы, а Диккенс уже писал новые приключения — «Николаса Никльби». Это была обычная практика профессиональной работы Диккенса, работы непрерывной, когда один замысел сменяется другим и книга выходит за книгой.
Романы Диккенса выходили по частям, выпусками, прежде чем появиться в отдельных изданиях, и автору приходилось особо заботиться о занимательном развитии фабулы, поддерживать интерес читателя в прерываемом чтении. События в романах Диккенса призваны обострить читательский интерес, но в сути своей они содержательны, связаны с разными сторонами действительности, способны многое прояснить в условиях жизни героя, в его характере, в жизни страны и народа.
Однако основной интерес в романах Диккенса возбуждают не события, а характеры, созданные им вереницы характеров, позволяющие читателю представить себе, чем и как жили люди диккенсовского времени, какие черты их психологии и поведения оказались живучими, какова их социальная и нравственная суть.
В предисловии к роману «Жизнь и приключения Николаса Никльби» Диккенс сформулировал важный для него принцип создания характеров, уже подготовленный предшествующими его произведениями, но впервые последовательно реализованный именно в этом романе. Общество, — писал он, — «редко допускает появление в романе человека с резко выраженными качествами, хорошими или плохими, остающегося притом правдоподобным». Диккенс наполнил многие свои романы такими людьми. Они могут показаться и нередко кажутся неправдоподобными и просто фантастическими, особенно если их рассматривать вне художественного мира, им созданного. Для Диккенса художественная литература, как и искусство в целом, — особая природа, созданная на основе жизни и ради жизни, развивающаяся в зависимости от общественной природы, но следующая и своим законам — законам искусства.
Говорят — и справедливо, — что на создаваемых Диккенсом характерах сказалось его пристрастие к театру, ранний, еще детский интерес к народным представлениям. Однако эта увлеченность нашла практический выход в методе и приемах изобразительности только в силу того и после того, как сама действительность обнажила перед его проницательным взглядом фантастические контрасты и фантастические формы их выражения. В резкой заостренности и противопоставленности характеров в романах Диккенса нашла свое выражение его гражданская страстность, его публицистический пафос, возбужденный недовольством народных масс и чартистским движением. Чартизм, по характеристике В. И. Ленина, «первое широкое, действительно массовое, политически оформленное, пролетарски-революционное движение» 2 . Масштаб и глубина, сила и страсть критического начала в творчестве Диккенса связаны с этим движением, отражают недовольство и возмущение рабочего класса и трудящихся масс. Диккенс сочувствовал рабочим, но не разделял убеждений чартистов, был противником революционного насилия.
Большой город, Лондон непосредственно воздействовал на Диккенса, на его представление о жизни капиталистической Англии, воздействовал на его творческую фантазию, и, можно утверждать, на его принципы создания характеров, на то, что в его художественном мире представляется фантастическим. Чтобы конкретно почувствовать это воздействие английской столицы на Диккенса, следует внимательно прочитать описание Лондона в романе «Николас Никльби» и воссоздать в своем воображении «ежесекундно меняющуюся, непрерывно разнообразную панораму», которая на самого автора производила впечатление «какой-то дикой вакханалии».
Резкость бытовых и социальных контрастов, фантасмагория подвижных и застывших форм, кричащая пестрота цветовых оттенков отразились в резко контрастных и причудливых характерах. Диккенс не был бы Диккенсом, если бы в его жизни не было Лондона.
В романах Диккенса проходят вереницы персонажей с резко выраженными качествами. Вереницу отвратительных существ в человеческом облике первыми представляют Сквирс и Ральф Никльби, фигуры столь мерзкие, что они кажутся фантастическими, но они вполне реальны. «Мистер Сквирс, — по словам Диккенса,— является представителем своего сословия, а не отдельным индивидом». Этот хозяин школы-пансиона, в которой истязают и духовно калечат несчастных детей, — типичный делец на ниве просвещения и воспитания. Имя его стало нарицательным, выражением деляческой наглости и лицемерия.
Ральф Никльби, дядя Николаса Никльби, героя романа, чертами характера и жизненными устремлениями близок Сквирсу, но это делец иного, гораздо более широго размаха. Сила и власть Сквирса распространяются лишь на принадлежащую ему школу, на группу несчастных ребятишек. Ральф Никльби претендует на всемогущество. Под воздействием убеждения, что нет власти превыше власти денег, жажда наживы, его ведущая страсть, развивается у него до мании. Для Ральфа Никльби всякий, кто не признает власти денег, а тем более протестует против нее, — противник, которого надлежит усмирить, наказать или сокрушить. «Хитрый скряга с холодной кровью», — такова его покаянная самохарактеристика. Диккенс не удовлетворяется ею, он идет дальше, указывает на Ральфа Никльби как на зловещее явление полного выхолащивания души в силу власти денег и добровольного ее признания, поддержки и восхваления. Исконные человеческие чувства и принципы— любовь, сострадание, честь, совесть, родственный и гражданский долг — все, что делает человека человеком, все это уничтожено в душе Ральфа Никльби. Теоретик и практик наживы, он скрывает алчную сущность под многочисленными личинами, и тем таинственней и зловещей кажется его фигура, и атмосфера, его окружающая, таинственна и зловеща. Подобные же зловещие фигуры и удушающая атмосфера с простой наглядностью и символической обобщенностью изображены в следующем, четвертом романе Диккенса, в «Лавке древностей».
Примечания.
1 Катарский И. Диккенс в России. Середина XIX века. М., Наука, 1966, с. 275—276.
2. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 305.
ГЛАВА IV Полевые маневры и бивуак; еще новые друзья и приглашение поехать за город Многие писатели проявляют не только неразумное, но и поистине постыдное нежелание отдавать должное тем источникам, из которых они черпают ценный материал. Нам такое нежелание чуждо. Мы лишь стремимся честно исполнить ответственную обязанность, вытекающую из наших издательских функций; и сколь бы при других обстоятельствах честолюбие ни побуждало нас притязать на авторство по отношению к этим приключениям, уважение к истине воспрещает нам претендовать на что-либо большее, чем заботливое приведение их в порядок и беспристрастное изложение. Пиквикские документы являются нашим Нью-Риверским водоемом *, а нас можно было бы сравнить с Нью-Риверской компанией. Трудами других создан для нас огромный резервуар существеннейших фактов. Мы же только подаем их и пускаем чистой и легкой струей при помощи этих выпусков {Первоначально роман выходил ежемесячно отдельными выпусками.} - на благо людей, жаждущих пиквикской мудрости. Действуя в таком духе и твердо опираясь на принятое нами решение воздать должное тем источникам, к коим мы обращались, заявляем открыто, что записной книжке мистера Снодграсса обязаны мы фактами, занесенными в эту и последующую главы, - фактами, к изложению которых, очистив ныне свою совесть, мы приступаем без дальнейших комментариев. На следующее утро жители Рочестера и примыкающих к нему городов рано поднялись с постели в состоянии крайнего волнения и возбуждения. На линии укреплений должен был состояться большой военный смотр. Орлиное око командующего войсками будет наблюдать маневры полудюжины полков; были возведены временные фортификации, будет осаждена и взята крепость и взорвана мина. Мистер Пиквик был восторженным поклонником армии, о чем, быть может, догадались наши читатели, основываясь на тех кратких выдержках, какие даны нами из его описания Четема. Ничто не могло привести его в такое восхищение, ничто не могло так гармонировать с чувствами каждого из его спутников, как предстоящее зрелище. Вот почему они вскоре тронулись в путь и направились к месту действия, куда уже со всех сторон стекались толпы народа. Вид плаца свидетельствовал о том, что предстоящая церемония будет весьма величественной и торжественной. Были расставлены часовые, охранявшие плацдарм, и слуги на батареях, охранявшие места для леди, и бегали по всем направлениям сержанты с книгами в кожаных переплетах под мышкой, и полковник Балдер в полной парадной форме верхом галопировал с места на место, и осаживал свою лошадь, врезавшись в толпу, и заставлял ее гарцевать и прыгать, и кричал весьма грозно, и довел себя до того, что сильно охрип и сильно раскраснелся без всякой видимой причины или повода. Офицеры бегали взад и вперед, сначала переговаривались с полковником Балдером, затем отдавали распоряжения сержантам и, наконец, исчезли; и даже солдаты выглядывали из-за своих лакированных кожаных воротников с видом загадочно-торжественным, который ясно указывал на исключительный характер события. Мистер Пиквик со своими тремя спутниками поместился в первом ряду толпы и терпеливо ждал начала церемонии. Толпа росла с каждой секундой; и в течение следующих двух часов внимание их было поглощено теми усилиями, какие приходилось им делать, чтобы удержать завоеванную позицию. Иногда толпа вдруг напирала сзади, и тогда мистера Пиквика выбрасывало на несколько ярдов вперед с быстротой и эластичностью, отнюдь не соответствовавшими его степенной важности; иногда раздавался приказ "податься назад", и приклад ружья либо опускался на большой палец на ноге мистера Пиквика, напоминая об отданном распоряжении, либо упирался ему в грудь, обеспечивая этим немедленное выполнение приказа. Какие-то веселые джентльмены слева, напирая гуртом и придавив мистера Снодграсса, претерпевавшего нечеловеческие муки, желали узнать, "куда он прет", а когда мистер Уинкль выразил крайнее свое негодование при виде этого ничем не вызванного натиска, кто-то из стоявших сзади нахлобучил ему шляпу на глаза и спросил, не соблаговолит ли он спрятать голову в карман. Все эти остроумные шуточки, а также непонятное отсутствие мистера Тапмена (который внезапно исчез и обретался неведомо где) создали для пиквикистов ситуацию в целом скорее незавидную, чем приятную или желательную. Наконец, по толпе пробежал тот многоголосый гул, который обычно возвещает наступление ожидаемого события. Все взоры обратились к форту - к воротам для вылазки. Несколько секунд напряженного ожидания - и в воздухе весело затрепетали знамена, ярко засверкало оружие на солнце: колонна за колонной вышли на равнину. Войска остановились и выстроились; команда пробежала по шеренге, звякнули ружья, и войска взяли на караул; командующий в сопровождении полковника Балдера и свиты офицеров легким галопом поскакал к фронту. Заиграли все военные оркестры; лошади встали на дыбы, галопом поскакали назад и, размахивая хвостами, понеслись по всем направлениям; собаки лаяли, толпа вопила, солдаты взяли ружья к ноге, и на всем пространстве, какое мог охватить глаз, ничего не видно было кроме красных мундиров и белых штанов, застывших в неподвижности. Мистер Пиквик, путаясь в ногах лошадей и чудесным образом выбираясь из-под них, был столь этим поглощен, что не располагал досугом созерцать разыгрывающуюся сцену, пока она не достигла стадии, только что нами описанной. Когда, наконец, он получил возможность утвердиться на ногах, радость его и восторг были беспредельны. - Может ли быть что-нибудь восхитительнее? - спросил он мистера Уинкля. - Нет, не может, - ответил этот джентльмен, только что освободившийся от низкорослого субъекта, который уже с четверть часа стоял у него на ногах. - Это поистине благородное и ослепительное зрелище, - сказал мистер Снодграсс, в чьей груди быстро разгоралась искра поэзии: - доблестные защитники страны выстроились в боевом порядке перед мирными ее гражданами; их лица выражают не воинственную жестокость, но цивилизованную кротость, в их глазах вспыхивает не злобный огонь грабежа и мести, но мягкий свет гуманности и разума! Мистер Пиквик вполне оценил дух этой похвальной речи, но не мог до конца с нею согласиться, ибо мягкий свет разума горел слабо в глазах воинов, так как после команды "смирно!" зритель видел только несколько тысяч пар глаз, уставившихся прямо перед собой и лишенных какого бы то ни было выражения. - Теперь мы занимаем превосходную позицию, - сказал мистер Пиквик, осматриваясь по сторонам. Толпа вокруг них постепенно рассеялась, и поблизости не было почти никого. - Превосходную! - подтвердили и мистер Снодграсс и мистер Уинкль. - Что они сейчас делают? - осведомился Пиквик, поправляя очки. - Я... я склонен думать, - сказал мистер Уинкль, меняясь в лице, - я склонен думать, что они собираются стрелять. - Вздор! - поспешно проговорил мистер Пиквик. - Я... я, право же, думаю, что они хотят стрелять, настаивал мистер Снодграсс, слегка встревоженный. - Не может быть, - возразил мистер Пиквик. Едва произнес он эти слова, как все шесть полков прицелились из ружей, словно у всех была одна общая мишень, - и этой мишенью были пиквикисты, - и раздался залп, самый устрашающий и оглушительный, какой когда-либо потрясал землю до самого ее центра или пожилого джентльмена до глубины его существа. При таких затруднительных обстоятельствах мистер Пиквик - под градом холостых залпов и под угрозой атаки войск, которые начали строиться с противоположной стороны, - проявил полное хладнокровие и самообладание, каковые являются неотъемлемыми принадлежностями великого духа. Он схватил под руку мистера Уинкля и, поместившись между этим джентльменом и мистером Снодграссом, настойчиво умолял их вспомнить о том, что стрельба не грозит им непосредственной опасностью, если исключить возможность оглохнуть от шума. - А... а что, если кто-нибудь из солдат по ошибке зарядил ружье пулей? - возразил мистер Уинкль, бледнел при мысли о такой возможности, им же самим измышленной. - Я только что слышал - что-то просвистело к воздухе, и очень громко: под самым моим ухом. - Не броситься ли нам ничком на землю? - предложил мистер Снодграсс. - Нет, нет... все уже кончено, - сказал мистер Пиквик. Быть может, губы его дрожали и щеки побледнели. но ни одно слово, свидетельствующее об испуге или волнении, не сорвалось с уст этого великого человека. Мистер Пиквик был прав: стрельба прекратилась. По едва он успел поздравить себя с тем, что догадка его правильна, как вся линия пришла в движение: хрипло пронеслась команда, и, раньше чем кто-нибудь из пиквикистов угадал смысл этого нового маневра, все шесть полков с примкнутыми штыками перешли в наступление, стремительно бросившись к тому самому месту, где расположился мистер Пиквик со своими друзьями. Человек смертен, и есть предел, за который не может простираться человеческая храбрость. Мистер Пиквик глянул сквозь очки на приближающуюся лавину, а затем решительно повернулся к ней спиной, - не скажем - побежал: во-первых, это выражение пошло; во-вторых, фигура мистера Пиквика была отнюдь не приспособлена к такому виду отступления. Он пустился рысцой, развив такую скорость, на какую только способны были его ноги, такую скорость, что затруднительность своего положения мог оценить в полной мере, когда было уже слишком поздно. Неприятельские войска, чье появление смутило мистера Пиквика несколько секунд назад, выстроились, чтобы отразить инсценированную атаку войск, осаждающих крепость; и в результате мистер Пиквик со своими приятелями внезапно очутился между двумя длиннейшими шеренгами, из коих одна быстрым шагом приближалась, а другая в боевом порядке ждала столкновения. - Эй! -кричали офицеры надвигающейся шеренги. - Прочь с дороги! - орали офицеры неподвижной шеренги. - Куда нам идти? - вопили всполошившиеся пиквикисты. - Эй-эй-эй! - было единственным ответом. Секунда смятения, тяжелый топот ног, сильное сотрясение, заглушенный смех... С полдюжины полков уже удалились на полтысячи ярдов, а подошвы мистера Пиквика продолжали мелькать в воздухе. Мистер Снодграсс и мистер Уинкль совершили вынужденные курбеты с замечательным проворством, и первое, что увидел этот последний, сидя на земле и вытирая желтым шелковым носовым платком животворную струю, лившуюся из носа, был его высокочтимый наставник, преследовавший свою собственную шляпу, которая, шаловливо подпрыгивая, уносилась вдаль. Погоня за собственной шляпой является одним из тех редких испытаний, смешных и печальных одновременно, - которые вызывают мало сочувствия. Значительное хладнокровие и немалая доза благоразумия требуются при поимке шляпы. Не следует спешить - иначе вы перегоните ее; не следует впадать в другую крайность - иначе окончательно ее потеряете. Наилучший способ - бежать полегоньку, не отставая от объекта преследования, быть осмотрительным и осторожным, ждать удобного случая, постепенно обгоняя шляпу, затем быстро нырнуть, схватить ее за тулью, нахлобучить на голову и все время благодушно улыбаться, как будто вас это забавляет не меньше, чем всех остальных. Дул приятный ветерок, и шляпа мистера Пиквика весело катилась вдаль. Ветер пыхтел, и мистер Пиквик пыхтел, а шляпа резво катилась и катилась, словно проворный дельфин на волнах прибоя, и она укатилась бы далеко от мистера Пиквика, если бы по воле провидения не появилось на ее пути препятствие как раз в тот момент, когда этот джентльмен готов был бросить ее на произвол судьбы. Мистер Пиквик был в полном изнеможении и хотел уже отказаться от погони, когда порыв ветра отнес шляпу к колесу одного из экипажей, стоявших на том самом месте, к которому он устремлялся. Мистер Пиквик, оценив благоприятный момент, быстро рванулся вперед, завладел своей собственностью, водрузил ее на голову и остановился, чтобы перевести дух. Не прошло и полминуты, как он услышат голос, нетерпеливо окликавший его по имени, и тотчас же узнал голос мистера Тапмена, и подняв голову, увидел зрелище, преисполнившее его удивлением и радостью. В четырехместной коляске, из которой по случаю тесноты были выпряжены лошади, стоял дородный пожилой джентльмен в синем сюртуке с блестящими пуговицами, в плисовых штанах и в высоких сапогах с отворотами, затем две юных леди в шарфах и перьях, молодой джентльмен, по-видимому влюбленный в одну из юных леди в шарфах и перьях, леди неопределенного возраста, по всей видимости тетка упомянутых леди, и мистер Тапмен, державшийся столь непринужденно и развязно, словно с первых дней младенчества был членом этой семьи. К задку экипажа была привязана внушительных размеров корзина - одна из тех корзин, которые всегда пробуждают в созерцательном уме мысли о холодной птице, языке и бутылках вина, а на козлах сидел жирный краснолицый парень, погруженный в дремоту. Каждый мыслящий наблюдатель с первого взгляда мог определить, что его обязанностью является распределение содержимого упомянутой корзины, когда настанет для его потребления подходящий момент. Мистер Пиквик торопливо окидывал взглядом эти интересные детали, когда его снова окликнул верный ученик. - Пиквик! Пиквик! -восклицал мистер Тапмен. Залезайте сюда! Поскорей! - Пожалуйте, сэр, милости просим, - сказал дородный джентльмен. - Джо! Несносный мальчишка... Он опять заснул... Джо, опусти подножку. Жирный парень не спеша скатился с козел, опустил подножку и держал дверцу экипажа приветливо открытой. В этот момент подошли мистер Снодграсс и мистер Уинкль. - Всем хватит места, джентльмены, - сказал дородный джентльмен. - Двое в экипаже, один на козлах. Джо, освободи место на козлах для одного из этих джентльменов. Ну, сэр, пожалуйте! - И дорожный джентльмен протянул руку и втащил в коляску сперва мистера Пиквика, а затем мистера Снодграсса. Мистер Уинкль влез на козлы, жирный парень, переваливаясь, вскарабкался на тот же насест и мгновенно заснул. - Очень рад вас видеть, джентльмены, - сказал дородный джентльмен. - Я вас очень хорошо знаю, хотя вы меня, быть может, и не помните. Прошлой зимой я провел несколько вечеров у вас в клубе... Встретил здесь сегодня утром моего друга мистера Тапмена и очень ему обрадовался. Как же вы поживаете, сэр? Вид у вас цветущий. Мистер Пиквик поблагодарил за комплимент и дружески погнал руку дородному джентльмену в сапогах с отворотами. - Ну, а вы как себя чувствуете, сэр? - продолжал дородный джентльмен, с отеческой заботливостью обращаясь к мистеру Снодграссу. - Прекрасно, да? Ну, вот и отлично, вот и отлично. А вы, сэр? (Обращаясь к мистеру Уинклю.) Очень рад, что вы хорошо себя чувствуете, очень и очень рад. Джентльмены, эти девицы - мои дочери, а это моя сестра, мисс Рейчел Уордль. Она - мисс, хотя и не так понимает свою миссию... Что, сэр как? - И дородный джентльмен игриво толкнул мистера Пиквика локтем в бок и от души расхохотался. - Ах, братец! - с укоризненной улыбкой воскликнула мисс Уордль. - Да ведь я правду говорю, - возразил дородный джентльмен, - никто не может это отрицать. Прошу прощенья, джентльмены, вот это мой приятель мистер Трандль. Ну-с, а теперь, когда все друг с другом знакомы, я предлагаю располагаться без всяких стеснений, и давайте-ка посмотрим, что там такое происходит. Вот мой совет. С этими словами дородный джентльмен надел очки, мистер Пиквик взял подзорную трубу, и все находящиеся в экипаже встали и через головы зрителей начали созерцать военные эволюции. Это были изумительные эволюции: одна шеренга палила над головами другой шеренги, после чего убегала прочь, затем эта другая шеренга палила над головами следующей и в свою очередь убегала; войска построились в каре, а офицеры поместились в центре; потом спустились по лестницам в ров и вылезли из него с помощью тех же лестниц; сбили баррикады из корзин и проявили величайшую доблесть. Инструментами, напоминающими гигантские швабры, забили снаряды в пушки; и столько было приготовлений к пальбе и так оглушительно прогремел залп, что воздух огласился женскими воплями. Юные мисс Уордль так перепугались, что мистер Трандль буквально вынужден был поддержать одну из них в экипаже, в то время как мистер Снодграсс поддерживал другую, а у сестры мистера Уордля нервическое возбуждение достигло столь ужасных размеров, что мистер Тапмен счел совершенно необходимым обвить рукой ее стан, дабы она не упала. Все были взволнованы, кроме жирного парня; он же спал сладким сном, словно рев пушек с детства заменял ему колыбельную. - Джо! Джо! - кричал дородный джентльмен, когда крепость была взята, а осаждающие и осажденные уселись обедать. - Несносный мальчишка, он опять заснул! Будьте так добры, ущипните его, сэр... пожалуйста, за ногу, иначе его не разбудишь... очень вам благодарен. Развяжи корзину, Джо! Жирный парень, которого мистер Уинкль успешно разбудил, ущемив большим и указательным пальцами кусок ляжки, снова скатился с козел и начал развязывать корзину, проявляя больше расторопности, чем можно было ждать от него, судя по его пассивности до сего момента. - А теперь придется немного потесниться, - сказал дородный джентльмен. Посыпались шутки по поводу того, что в тесноте у леди изомнутся рукава платьев, послышались шутливые предложения, вызвавшие яркий румянец на щеках леди, - посадить их к джентльменам на колени, и, наконец, все разместились в коляске. Дородный джентльмен начал передавать в экипаж различные вещи, которые брал из рук жирного парня, поднявшегося для этой цели на задок экипажа. - Ножи и вилки, Джо! Ножи и вилки были поданы; леди и джентльмены в коляске и мистер Уинкль на козлах были снабжены этой полезной утварью. _ Тарелки, Джо, тарелки! Повторилась та же процедура, что и при раздаче ножей и вилок. - Теперь птицу, Джо. Несносный мальчишка - он опять заснул! Джо! Джо! (Несколько ударов тростью по голове, и жирный парень не без труда очнулся от летаргии.) Живей, подавай закуску! В этом последнем слове было что-то, заставившее жирного парня встрепенуться. Он вскочил; его оловянные глаза, поблескивавшие из-за раздувшихся щек, жадно впились в съестные припасы, когда он стал извлекать их из корзины. - Ну-ка, пошевеливайся, - сказал мистер Уордль, ибо жирный парень любовно склонился над каплуном и, казалось, не в силах был с ним расстаться. Парень глубоко вздохнул и, бросив пламенный взгляд на аппетитную птицу, неохотно передал ее своему хозяину. - Правильно... смотри в оба. Давай язык... паштет из голубей. Осторожнее, не урони телятину и ветчину... Не забудь омары... Вынь салат из салфетки... Давай соус. Эти распоряжения срывались с уст мистера Уордля, пока он вручал упомянутые блюда, переправляя всем тарелки в руки и на колени. - Чудесно, не правда ли? - осведомился сей жизнерадостный джентльмен, когда процесс уничтожения пищи начался. - Чудесно! - подтвердил мистер Уинкль, сидя на козлах и разрезая птицу. - Стакан вина? - С величайшим удовольствием. - Возьмите-ка бутылку к себе на козлы. - Вы очень любезны. - Джо! - Что прикажете, сэр? (На сей раз он не спал, ибо только что ухитрился стянуть пирожок с телятиной.) - Бутылку вина джентльмену на козлах. Очень рад нашей встрече, сэр. - Благодарю вас. - Мистер Уинкль осушил стакан и поставил бутылку подле себя на козлы. - Разрешите, сэр, выпить за ваше здоровье? - обратился мистер Трандль к мистеру Уинклю. - Очень приятно, - ответил мистер Уинкль, и оба джентльмена выпили. Затем выпили по стаканчику все, но исключая и леди. - Как наша милая Эмили кокетничала с чужим джентльменом! - шепнула своему брату, мистеру Уордлю, тетка, старая дева, со всей завистью, на которую способна тетка и старая дева. - Ну, так что же? - отозвался веселый пожилой джентльмен. - Мне кажется, это очень естественно... ничего удивительного. Мистер Пиквик, не угодно ли вина, сэр? Мистер Пиквик, глубокомысленно исследовавший начинку паштета, с готовностью согласился. - Эмили, дорогая моя, - покровительственно сказала пребывающая в девичестве тетушка, - не говори так громко, милочка. - Ах, тетя! - Тетка и этот старенький джентльмен разрешают себе все, а другим ничего, - шепнула мисс Изабелла Уордль своей сестре Эмили. Молодые леди весело засмеялись, а старая попыталась скроить любезную мину, но это ей не удалось. - Молодые девушки так бойки, - сказала мисс Уордль мистеру Тапмену таким соболезнующим тоном, словно оживление являлось контрабандой, а человек, не скрывавший его, совершал великое преступление и грех. - О да! -отозвался мистер Тапмен, не уяснив себе, какого ответа от него ждут. - Это очаровательно. - Гм... - недоверчиво протянула мисс Уордль. - Разрешите? - самым слащавым тоном сказал мистер Тапмен, прикасаясь одной рукой к пальцам очаровательной Рейчел, а другой приподнимая бутылку. Разрешите? - О, сэр! Мистер Тапмен имел весьма внушительный вид, а Рейчел выразила опасение, не возобновится ли пальба, ибо и таком случае ей придется еще раз прибегнуть к его поддержке. - Как вы думаете, можно ли назвать моих милых племянниц хорошенькими? шепотом спросила мистера Тапмена любящая тетушка. - Пожалуй, если бы здесь не было их тетушки, ответил находчивый пиквикист, сопровождая свои слова страстным взглядом. - Ах, шалун... но серьезно... Если бы цвет лица у них был чуточку лучше, они могли бы показаться хорошенькими... при вечернем освещении? - Да, пожалуй, - равнодушным тоном проговорил мистер Тапмен. - Ах, какой вы насмешник... Я прекрасно знаю, что вы хотели сказать. - Что? - осведомился мистер Тапмен, который ровно ничего не хотел сказать. - Вы подумали о том, что Изабелла горбится... да, да, подумали! Вы, мужчины, так наблюдательны! Да, она горбится, этого нельзя отрицать, и уж, конечно, ничто так не уродует молодых девушек, как эта привычка горбиться. Я ей часто говорю, что пройдет несколько лет и на нее страшно будет смотреть. Да и насмешник же вы! Мистер Тапмен ничего не имел против такой репутации, приобретенной по столь дешевой цене, он приосанился и загадочно улыбнулся. - Какая саркастическая улыбка! - с восхищением сказала Рейчел. - Право же, я вас боюсь. - Боитесь меня? - О, вы от меня ничего не скроете, я прекрасно знаю, что значит эта улыбка. - Что? - спросил мистер Тапмен, который и сам этого не знал. - Вы хотите сказать, - понизив голос, продолжала симпатичная тетка, вы хотели сказать, что сутулость Изабеллы не такое уж большое несчастье по сравнению с развязностью Эмили. А Эмили очень развязна! Вы не можете себе представить, до чего это меня иногда огорчает! Я часами плачу, а мой брат так добр, так доверчив, он ничего не замечает, я совершенно уверена, что это разбило бы ему сердце. Быть может, всему виной только манера держать себя хотелось бы мне так Думать... Я утешаю себя этой надеждой... (Тут любящая тетушка испустила глубокий вздох и уныло покачала головой.) - Ручаюсь, что тетка говорит о нас, - шепнула мисс Эмили Уордль своей сестре, - я в этом уверена, у нее такая злющая физиономия. - Ты думаешь? - отозвалась Изабелла. - Гм... Дорогая тетя! - Что, милочка? - Тетя, я так боюсь, что вы простудитесь... пожалуйста, наденьте платок, закутайте вашу милую старую голову... право же, нужно беречь себя в ваши годы! Хотя расплата была произведена той же монетой и по заслугам, но вряд ли можно было придумать месть более жестокую. Неизвестно, в какой форме излила бы тетка свое негодование, не вмешайся мистер Уордль, который, ничего не подозревая, переменил тему разговора, энергически окликнув Джо. - Несносный мальчишка, - сказал пожилой джентльмен, - он опять заснул! - Удивительный мальчик! - произнес мистер Пиквик. - Неужели он всегда так спит? - Спит! - подтвердил старый джентльмен. - Он всегда спит. Во сне исполняет приказания и храпит, прислуживая за столом. - В высшей степени странно! - заметил мистер Пиквик. - Да, очень странно, - согласился старый джентльмен. - Я горжусь этим парнем... ни за что на свете я бы с ним не расстался. Это чудо природы! Эй, Джо, Джо, убери посуду и откупорить еще одну бутылку, слышишь? Жирный парень привстал, открыл глаза, проглотил огромный кусок пирога, который жевал в тот момент, когда заснул, и не спеша исполнил приказание своего хозяина: собрал тарелки и уложил их в корзинку, пожирая глазами остатки пиршества. Была подана и распита еще одна бутылка; опять привязали корзину, жирный парень занял свое место на козлах, очки и подзорная труба снова были извлечены. Тем временем маневры возобновились. Свист, стрельба, испуг леди, а затем, ко всеобщему удовольствию, была взорвана и мина. Когда дым от взрыва рассеялся, войска и зрители последовали этому примеру и тоже рассеялись. Не забудьте, - сказал пожилой джентльмен, пожимая руку мистеру Пиквику и заканчивая разговор, начатый во время заключительной стадии маневров, завтра вы у нас в гостях. - Непременно, - ответил мистер Пиквик. - Адрес у вас есть? - Менор Фарм, Дингли Делл *, - отозвался мистер Пиквик, заглянув в записную книжку. - Правильно, - подтвердил старый джентльмен. - И помните, я вас отпущу не раньше чем через неделю и позабочусь о том, чтобы вы увидели все достойное внимания. Если вас интересует деревенская жизнь, пожалуйте ко мне, и я дам вам ее в изобилии. Джо! - Несносный мальчишка: он опять заснул! Джо, помоги Тому заложить лошадей! Лошадей впрягли, кучер влез на козлы, жирный парень поместился рядом с ним, распрощались, и экипаж отъехал. Когда пиквикисты в последний раз оглянулись, заходящее солнце бросало яркий отблеск на лица сидевших в экипаже и освещало фигуру жирного парня. Голова его поникла на грудь, он спал сладким сном.