Роль внутреннего монолога в создании образа Печорина (на примере повести «Княжна Мери»).
Сочинение Лермонтов М.Ю. - Герой нашего времени
Тема: - «Печорин и Грушницкий в сцене дуэли»
Главным действующим лицом романа М.Ю.Лермонтова “Герой нашего времени” является Печорин.События, описанные в произведении, происходят на Кавказе. И это, вероятно, не является случайностью, так как в то время сюда отправлялись люди, преследуемые правительством. К их числу принадлежал и Печорин, сосланный на Кавказ за какую-то нашумевшую в Петербурге историю. Здесь он увиделся с Грушницким, прибывшим на воды залечивать раны. Печорин и Грушницкий вместе служили в действующем отряде и встретились как старые приятели.
Грушницкий - юнкер, он как-то по-особому носит свою толстую солдатскую шинель, говорит пышными фразами, маска разочарованности не сходит с его лица. Производить эффект - основное его наслаждение. Цель его жизни - сделаться героем романа. Он самолюбив. Скучающий Печорин от нечего делать решил сыграть на самолюбии приятеля, заранее предчувствуя, что одному из них несдобровать. И случай не замедлил себя ждать. Печорин вынужден был вызвать Грушницкого на дуэль за гнусную клевету, которую распространил тот в отношении своего друга. Подстрекаемый “своими друзьями”, Грушницкий, чтобы не выглядеть трусом, принял вызов.
В ночь перед дуэлью Печорин не мог заснуть и мысленно спрашивал себя: “Зачем я жил? Для какой цели я родился?” И с тоской заметил, что он не угадал своего “назначенья высокого”, “утратил навеки пыл благородных стремлений, лучший цвет жизни и играл роль топора в руках судьбы”. Печорин ощущает присутствие в нем двух человек: “...один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его...” Герой наш, глубоко и тонко чувствующий природу, перед поединком всматривается в каждую росинку и говорит: “Я не помню утра более голубого и свежего...”
И вот Печорин стоит под дулом пистолета. Условия дуэли очень жесткие. При малейшем ранении можно очутиться в пропасти. Сколько самообладания, выдержки у него! Он знает, что его пистолет не заряжен, что через минуту может оборваться его жизнь. Ему хочется до конца испытать Грушницкого. Но тот забывает о чести, совести и порядочности, когда затронуто его самолюбие. В мелкой душе Грушницкого не пробудилось великодушия. И он выстрелил в безоружного человека. К счастью, пуля только оцарапала колено соперника. Презрение и злоба охватили Печорина при мысли, что этот человек с такой легкостью мог убить его.
Но несмотря ни на что, Печорин готов простить своего противника и говорит: “Грушницкий, еще есть время. Откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все, тебе не удалось подурачить, и мое самолюбие удовлетворено”. Грушницкий, сверкнув глазами, ответил: “Стреляйте. Я себя презираю, а вас ненавижу... Нам на земле вдвоем нет места...” Печорин не промахнулся.
Автор показал, что перед лицом смерти герой романа оказался таким же двойственным, каким мы видели его на протяжении всего произведения. Ему искренне жаль Грушницкого, попавшего с помощью интриганов в глупое положение. Печорин готов был простить его, но в то же время не смог отказаться от дуэли в силу существовавших в обществе предрассудков. Чувствуя свое одиночество среди водяного общества, среди людей, подобных Грушницкому, осуждая это общество, Печорин сам является рабом его Морали. Печорин неоднократно говорит о своей двойственности, и двойственность его, как мы видим, - не маска, а действительное состояние души.
Михаил Юрьевич Лермонтов – один из немногих писателей в мировой литературе, чьи проза и стихотворения одинаково совершенны. В последние годы жизни Лермонтов создает свой удивительно глубокий роман «Герой нашего времени» (1838 – 1841). Это произведение можно назвать образцом социально-психологической прозы. Через образ главного героя романа Григория Александровича Печорина автор передает мысли, чувства, искания людей 30-х годов 19 века.
Основные черты характера Печорина – «страсть к противоречиям» и раздвоенность личности. В жизни герой противоречив и непредсказуем. Кроме того, он очень эгоистичен. Часто кажется, что Печорин живет только ради того, чтобы развлечься, потешить себя. Страшно то, что поводом для его развлечений становятся окружающие героя люди. Однако Григорий Александрович не всегда ведет себя как злодей.
В.Г. Белинский говорил, что «трагическое» заключается «в столкновении естественного веления сердца» с долгом, в «проистекающей из того борьбе, победе или падении». Подтверждением его слов является одна из самых важных сцен в романе – сцена дуэли Печорина с Грушницким.
В Грушницком Григорий Александрович хочет найти что-то хорошее, хочет помочь ему разобраться в себе, стать нормальным человеком. Мы понимаем и не осуждаем Печорина, когда он перед дуэлью говорит, что хочет дать себе моральное право не щадить Грушницкого. Печорин предоставляет этому герою свободу выбора и пытается подтолкнуть его к верному решению.
Григорий Александрович решает рискнуть своей жизнью ради одного психологического эксперимента, ради пробуждения в Грушницком лучших чувств и качеств. Пропасть, на краю которой стоит новоявленный офицер, – пропасть в буквальном и переносном смысле. Грушницкий падает в нее под тяжестью собственной злобы и ненависти. Как же проходил этот психологический эксперимент?
Грушницкий вместе с драгунским капитаном задумали «проучить» Печорина за то, что тот начал ухаживать за княжной Мери. План их был довольно прост: на дуэли зарядить только пистолет Грушницкого.
Грушницкий хотел напугать Печорина и унизить его. Но только ли это? Ведь могло случиться так, что он попал бы в Печорина. Получается, что Грушницкий задумал практически убийство ни в чем не повинного человека. Законы чести для этого «офицера» оказались неписаны.
Печорин случайно узнает о заговоре, но решает не отказываться от дуэли. Лермонтов пишет, что «во взгляде Грушницкого было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу». К сожалению, эта борьба в душе героя закончилась победой низости и подлости.
Однако Печорин не сразу решается идти на дуэль с заряженным пистолетом. Григорий Александрович не один раз должен был убедиться в том, что подлость в Грушницком неискоренима, прежде чем он решился на возмездие. Но Грушницкий не воспользовался ни одной из данных ему возможностей на примирение или покаяние.
Видя это, Печорин все же решается идти на дуэль. Там, на горе, «ему было стыдно убить человека безоружного…» Но в этот момент Грушницкий выстрелил! Пусть пуля оцарапала лишь колено, но он выстрелил! «Досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек…хотел убить его, как собаку, не могли не взбунтоваться в душе Печорина. Грушницкий не испытывал раскаяния, хотя если бы рана была хоть немного серьезнее, он свалился бы с утеса», - пишет Лермонтов.
Только после всего этого Печорин попросил зарядить свой пистолет. Но и перед этим он дал Грушницкому еще одну возможность извиниться. Но: «Стреляйте, - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места!» И Печорин выстрелил…
Я думаю, что жестокость Печорина вызвана оскорбленностью не только за себя. Он был поражен, что человек и перед смертью может кривляться и лгать. Печорина покоробило до глубины души то, что мелкое самолюбие в Грушницком оказывается сильнее чести и благородства.
Кто прав, а кто виноват в сцене дуэли Печорина с Грушницким, на первый взгляд, очевидно. Можно подумать, что людские пороки должны быть наказаны. Здесь, может быть, даже неважен и способ наказания. С другой стороны, каждый человек имеет право на защиту своей чести, своего достоинства. Но возникает вопрос: кто дал право Печорину судить других людей? Почему этот герой взял на себя обязанности Господа Бога решать, кому жить, а кому умереть?
Роль внутреннего монолога в создании образа Печорина
(на примере повести «Княжна Мери»)
Роман «Герой нашего времени» - первый в истории русской литературы , где был изображен новый человек, который отражал новое явление русской действительности.
Творческий метод можно определить как психологический романтизм. Писателю как романтику всегда был свойственен глубокий самоанализ. Особенно полно его интерес к внутреннему миру человека выразился в романе «Герой нашего времени».
Во втором предисловии к роману автор пишет: «История души человеческой, пусть даже самой мелкой души, едва ли не занимательней и полезнее истории целого народа». Перед читателем - «история души» русского офицера Георгия Александровича Печорина. Его характер, внутренний мир открывается перед нами посредством внутренних монологов, дневниковых записей героя.
По словам русского литературоведа, внутренний монолог – это обращенное к самому себе высказывание героя, непосредственно отражающее внутренний психологический процесс, монолог «про себя», в котором имитируется эмоционально-мыслительная деятельность человека в ее непосредственном протекании . По принципу внутреннего монолога построен «Журнал Печорина», который является неотъемлемой частью романа.
Большое значение внутреннего монолога особенно ярко раскрывается в повести «Княжна Мери». Глава имеет форму дневниковых записей. Именно здесь главный герой склонен к рефлексии. Мы видим происходящее не со стороны, а от первого лица, которое переживает, ощущает и пропускает через себя все происходящее. Внутренний монолог длиной в две недели раскрывает такие свойства натуры героя, о которых раньше мы могли только догадываться.
Прежде всего, в этой повести Печорин открывается перед читателями как истинный знаток женских умов: «Знакомясь с женщиной, я
всегда безошибочно отгадывал, будет ли она меня любить или нет...»; «Между тем княжне мое равнодушие было досадно, как я мог догадаться по одному сердитому, блестящему взгляду... О, я удивительно понимаю этот разговор, немой, но выразительный, краткий, но сильный!..»; «Завтра она захочет вознаградить меня. Я всё это уж знаю наизусть, вот что скучно!». Интересно здесь параллельное развитие отношений Печорина с Верой и Мери. Все его действия и слова направлены лишь на то, чтобы повелевать чувствами Мери, чтобы досадить своему товарищу Грушницкому и получить от этого удовлетворение: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она, как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге, авось кто-нибудь поднимет!» В этом монологе видится какая-то нечеловеческая жестокость героя, бесчувствие, мертвость души. Но Печорин не так бесстрастен, и настоящая влюбленность в Мери вызывает в нем досаду, ведь счастье для него лишь «насыщенная гордость». Во время последнего объяснения с Мери Печорин осознает свою вину перед ней: «Казалось, еще мгновение, и я упаду к ее ногам». Но этого мгновения никогда не будет: герой слишком дорожит своей свободой.
Проходит время, и мы видим Печорина совсем другим. Он узнает о приезде Веры на Кавказ: «Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?..и потом, она ли это?..» Умолчание в конце каждого выражения отражает беспокойство и трепет героя. После описания их встречи Печорин пишет в дневнике: «Я сел возле нее и взял ее за руку: давно забытый трепет пробежал по моим жилам при звуке этого милого голоса». Герой открывается нам с новой стороны: он умеет любить, быть робким в присутствии женщины, его «голова горит» рядом с ней. Но даже Вера, женщина, уже покорившаяся характеру Печорина, понявшая и принявшая его таким, как есть, вспоминает о том, что их отношения не принесли ей ничего, кроме страданий. «Может быть, - думал герой, - ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда!..» Получается, что даже в истинной любви Печорин не способен к спокойному сосуществованию, даже здесь проявляется его натура «холодного мыслителя». К тому же после этой встречи он решает использовать интригу с Мери, чтобы подстегнуть чувства Веры: «Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы». Таким образом, даже любимая женщина Печорина не избежала его увлечения игрою человеческими чувствами.
Во взаимоотношениях с Грушницким проявляется способность Печорина создавать «ситуации взрыва». Ему доставляет особое наслаждение разоблачать людей и срывать с них маски. С большой иронией Печорин в дневнике описывает Грушницкого: «его праздничная наружность, его гордая походка заставили бы меня расхохотаться, если б это было согласно с моими намерениями»; «Грушницкий не вынес этого удара: как все мальчики, он имеет претензию быть стариком; он думает, что на его лице
глубокие следы страстей заменяют отпечаток лет». Грушницкий для героя – лишь повод для увеселения, удачное времяпровождение. Даже на дуэль с ним Печорин соглашается лишь для того, чтобы узнать, до какой степени нравственного падения дойдет его бывший приятель. Смерть не пугает Печорина: «Что ж? умереть, так умереть: потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет
его кареты. Но карета готова? - прощайте!» Но в своих экспериментах герой заходит слишком далеко: Грушницкий убит на абсурдном поединке. Доктор Варнер «в ужасе отвернулся от победителя».
Бесславно заканчивается и дружба героя с доктором. Они испытывают глубокую симпатию друг к другу, однако Печорин предпочитает «держать дистанцию». Причину такого поведения он объясняет в «Журнале»: «Я к дружбе неспособен: из двух друзей один всегда раб другого». После дуэли Варнер извлекает пулю из тела Грушницкого, чтобы представить произошедшее как несчастный случай и спасти друга от наказания, но и после этого Печорин не изменит своего отношения к спасителю. Даже когда доктор захочет обнять его на прощание, офицер останется «холодным как камень».
Личная драма героя состоит в том, что он способен только брать от людей и не в состоянии ничего дать им взамен. В конце повести мы читаем в его дневнике: «Я стал нравственным калекой». В значительной мере причиной очерствения души Печорина является постоянный самоанализ, уход в себя. Рефлексия героя перерастает в болезнь. Любые переживания герой делает объектом бесстрастного наблюдения, теряя при этом восприимчивость к боли другого. Однако глубокое познание собственного «я» имеет и позитивную сторону. Герой сам осознает пагубность своего характера: «Неужели, думал я, мое единственное назначение на земле – разрушить чужие надежды? С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог ни умереть, ни прийти в отчаяние». Пытливый ум, беспокойное сердце не позволяют герою сосредоточиться на конкретном деле, вести размеренный образ жизни. Роковые вопросы «Кто я? Для чего я родился?» мучают его беспрестанно и приводят к разрушению личности.
Повесть «Княжна Мери» в наивысшей степени раскрывает образ Печорина именно потому, что представляет собой большой, полный страданий внутренний монолог героя. Мысли и чувства Печорина являются достоянием его личного опыта и душевной работы, хотя и проходят сквозь призму авторского сознания.
Литература:
Белинский нашего времени. – М.: Современник, 1988. Григорян литература 19 века: Хрестоматия литературоведческих терминов: Книга для учителя. – М.: Просвещение, 1984. Лермонтов нашего времени. – М.: Пан Пресс, 2011. Удодов «Герой нашего времени»: Книга для учителя. – М.: Просвещение, 1989. Урнов монолог // ЛЭС. – С.65-66
Мы знаем не одно описание дуэли - и ночи перед дуэлью - в русской литературе: у Пушкина в «Выстреле», «Капитанской дочке» и «Евгении Онегине»; у Толстого в «Войне и мире», у Тургенева в «Отцах и детях»… И всегда писатель сообщает о мыслях и чувствах перед дуэлью только одного из героев: в «Выстреле» это Сильвио, в «Капитанской дочке» Гринев, в «Войне и мире» - Пьер, в «Отцах и детях»- Базаров. Можно было бы сказать, что автор всегда передает состояние главного героя, но в «Евгении Онегине» Пушкин рассказывает не об Онегине, а о Ленском: * Домой приехав, пистолеты * Он осмотрел. * Потом вложил * Опять их в ящик, и раздетый * При свечке, Шиллера открыл… * .. .Владимир книгу закрывает, * Берет перо; его стихи * Полны любовной чепухи. .. Так мог бы вести себя в ночь перед дуэлью Грушницкий, если бы не превратился в ничтожество. Тот Грушницкий, который носил солдатскую шинель и произносил романтические речи, мог бы и Шиллера читать, и писать стихи… Но тот Грушницкий готовился бы стреляться на самом деле, рисковать своей жизнью. А этот Грушницкий, который принял вызов Печорина, идет на обман, ему нечего страшиться, незачем волноваться за свою жизнь: заряжен будет только его пистолет… Мучила ли его совесть в ночь перед дуэлью, мы не знаем. Он предстанет перед нами уже готовым к выстрелу. (Лермонтов не рассказывает о Грушницком. Но Печорина он заставляет подробно записать, о чем он думал и что чувствовал: «А! господин Грушницкий! ваша мистификация вам не удастся… мы поменяемся ролями: теперь мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха. Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что я вам без спора подставлю свой лоб… но мы бросим жеребий!.. и тогда… тогда… что если ехо счастье перетянет? если моя звезда наконец мне изменит? Печорин не в первый раз задает себе эти-вопросы: зачем я живу, «какую цель имела… судьба?» - но никогда еще он не спрашивал себя об этом так трагически серьезно, с такой торжественностью: «верно было мне назначенье высокое», «я чувствую в душе моей силы необъятные…» Эти прилагательные после существительных придают его словам возвышенно-романтическую окраску; он бы смеялся над подобными словами, если бы их произносил кто-нибудь другой… Однажды он уже писал о себе, что «невольно… разыгрывал жалкую роль палача или предателя», - теперь повторяет, в сущности, то же: «…сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудье казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаленья…» Печорину такое понимание не дано; он «любил для себя, для собственного удовольствия… и никогда не мог насытиться». Поэтому в ночь перед дуэлью он одинок, «и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло» его, если он будет убит. Страшный вывод делает он: «После этого стоит ли труда жить? а все живешь - из любопытства; ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!» Дневник Печорина обрывается в ночь перед дуэлью. Последняя запись сделана через полтора месяца, в крепости N. «Максим Максимыч ушел на охоту… серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно, ветер свищет и колеблет ставни. Скучно». Еще не зная о подробностях дуэли, мы уже узнали главное: Печорин жив. Он в крепости - за что он мог попасть сюда, если не за трагический исход дуэли? Мы уже догадываемся: Грушницкий убит. Но Печорин не сообщает этого, он мысленно возвращается к ночи перед дуэлью: /мал умереть; это было невозможно: я еще не осушил |чаши страданий и теперь чувствую, что мне еще долго жить». В ночь перед дуэлью он «не спал ни минуты», писать не мог, «потом сел и открыл роман Валтера Скотта… то были «Шотландские Пуритане»; он «читал сначала с усилием, по- -том забылся, увлеченный волшебным вымыслом…» Но едва рассвело и нервы его успокоились, он опять подчиняется худшему в своем характере: «Я посмотрелся в зеркало; тусклая бледность покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Я остался доволен собою». Так мог бы рассуждать Грушницкий; это ему важно производить впечатление - но мы уже знаем: и для Печорина.. не безразлична показная, внешняя сторона жизни, - это огорчительно, но Печорин неисправим: бороться с худшим в себе он не только не может, но и не хочет. Вернер взволнован предстоящим поединком. Печорин говорит с ним спокойно-насмешливо; даже своему секунданту, своему другу он не открывает «тайного беспокойства»; как всегда, он холоден и умен, склонен к неожиданным выводам и сравнениям: «Старайтесь смотреть на меня как на пациента, одержимого болезнью, вам еще неизвестной…», «Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?» Но вся эта радость, жадное наслаждение жизнью, восторг, восклицания - все это спрятано от постороннего глаза. Едущему рядом Вернеру в голову не может прийти, о чем думает Печорин: * «Мы ехали молча. * - Написали ли вы свое завещание? - вдруг спросил Вернер. * - Нет. * - А если будете убиты? * - Наследники отыщутся сами. * - Неужели у вас нет друзей, которым бы вы хотели послать свое последнее прости? .. * Я покачал головой». То, что Печорин говорит Вернеру, и правда, и неправда. Он действительно «выжил из тех лет, когда умирают, произнося имя своей любезной и завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос». Мы помним: ему двадцать пять лет - по возрасту он еще очень молод. Но мы не можем представить себе его произносящим перед смертью «имя своей любезной», такое поведение больше подходит Грушницкому. Дело не в возрасте, а в той душевной ноше, которую несет Печорин, в той ранней душевной усталости, которая старит его до времени. “У него нет иллюзий, он не верит ни людям, ни словам, ни чувствам: «Думая о близкой и возможной смерти, я думаю об одном себе; иные не делают и этого». Перед дуэлью он забыл даже о Вере; ни одна из женщин, любивших его, не нужна ему сейчас, в минуты полного душевного одиночеств”. Начиная свою исповедь, он сказал: «Хотите ли, доктор… чтоб я раскрыл вам мою душу?» Он не обманывает, он действительно раскрывает Вернеру душу. Но дело в том, что душа человека не есть что-то неподвижное, ее состояние меняется, человек может по-разному смотреть на жизнь утром и вечером одного и того же дня.
Два часа ночи... не спится... А надо бы заснуть, чтоб завтра рука не дрожала. Впрочем, на шести шагах промахнуться трудно. А! господин Грушницкий! ваша мистификация вам не удастся... мы поменяемся ролями: теперь мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха. Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что я вам без спора подставлю свой лоб... но мы бросим жребий!.. и тогда... тогда... что, если его счастье перетянет? если моя звезда наконец мне изменит?.. И не мудрено: она так долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле.
Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова... прощайте!..
Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений - лучший свет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления... Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья - и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся - мечта исчезает... остается удвоенный голод и отчаяние!
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!
Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту... я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни... Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями