Когда в нашем мире появляются великие произведения, которые не на шутку затрагивают душу народа, они не могут избежать критики людей. Поэтому даже произведение Гоголя «Мертвые души» не смогло обойти противоречивые мысли. Многие критики, которых было большое количество, восхваляли поэму и говорили, что она чуть ли не лучшая для тех времен, но и многие говорили, что она слишком «фантастическая», не реалистичная. Сам же писатель был разочарован в критике, он рассчитал на то, что люди скажут о конкретных минус или плюсах, а не будут бездумно оскорблять или восхвалять произведение.

Отрицательные отзывы критиков

Как выше говорилось, не смотря, на положительные отзывы, было немало отрицательных, например как ответы критиков: Булгарина, Сенковского, Полевого и многих других:

Первый критик отрицательного плана был Булгарин , который заявил, что считает произведение Гоголя смешным и забавным. По его мнению «Мертвые души» наполнены различными пошлостями, оскорблениями нации и также различными пустяками, на которые людям не надо и обращать внимание. Не смотря, на минусы пьесы, он также заявил, что тут встречаются и умные, логические мысли, которые хоть и немного, но все-таки приукрашивают картину. В конце концов, Булгарин заявил, что произведение пошлое и несерьезное, самого Гоголя он сравнил с Поль де Коком.

Второй критик Сенковский , не далек от мнения Булрагина. Он не отрицал плюсов произведения, также присутствие некого глупого и пошлого юмора с некой напыщенностью. Но критик также добавил, что для него произведение, не реалистично, что оно не описывает настоящий быт русского народа, а в том числе богатой знати. Он пишет что «стиль его грязен, картины зловонны», то, что поэма вымышлена и с плохой стороны характеризует русскую нацию.

Полевой является критиком - романтиком, который может ценить высокие чувства и верит, что у людей есть светлые стороны, резко отрицательно отозвался о картине, сказав, что Гоголь низкий и грязный человек. Как и Сенковский он считает, что «Мертвые души» пошлая карикатура на русский народ, что в ней выдумана грязь и приукрашивание в отрицательном плане России.

Положительные отзывы критиков

Кроме отрицательных отзывов, было и большое количество и положительных описаний произведения Гоголя «Мертвые души». Что и раздражало автора, что почти все положительные отзывы были глупы и просто восхваляли его произведения, не описывая конкретные плюсы, настоящее преобразование русской жизни. Критики писали, что это произведение великое как для старого, так и для молодого поколения. Не смотря, на эти отзывы, они не понимали, что по сей день, картина считается знаменательной и очень важной в реализме для нашего народа.

Один их восхвалителей пьесы был критик Шевырев , который больше обсуждал не саму картину Гоголя, а важность реализма в нашем мире и искусстве, как он на самом деле может преподнести жестокий мир и описать все его краски. Шевырев не уточнял, какую роль в этом направление имели «Мертвые души» он просто восхвалил саму важность реализма, но не произведения. Также он обожествлял будущих героев в продолжении произведения, которое обещал Гоголь, но не говорил о самих «душах» в произведении.

Так есть еще критик Константин Аксаков , который от произведения Гоголя «Мертвые души» был в восхищении и почти во всем своей отзыве просто описывал его обожествляя. Самого писателя он сравнил с такими, как: Гомер и Шекспир. В том плане, что Гоголь может стать на почетное место рядом с ними.

Критика Белинского

Один из великих критиков всей русской литературы, Белинский тоже не смог пройти стороной произведение Гоголя. Не смотря, на то, что он никогда не тратил время на целую статью по теме обсуждения «Мертвые души», он часто во время писания отзывов для других пьес, упоминал произведение ради сравнения или же критики. По его мнению, не смотря, на критику других, для него произведение полной яркостью описывает быт русского человека, все его нюансы и мелкие недочеты. По мнению Белинского произведение сугубо патриотическое, и говорит о событиях светских людей на родине и их дилеммах.

Критик был в одно время очень заинтересован и положительно относился к словам Гоголя, что тот хочет продолжить поэму, но изменить героев, показать новые истории, различные другие проблемы русского народа. Но после того Белинский прочитал про обсуждения Шевырева и Аксакова по поводу великих героев, которые скоро появиться. О том, что эти герои изменят полностью быт русского народа, что они перевернут весь мир. Критики возносили Гоголя к Шекспиру или Гомеру. После таких обсуждений Белинский стал критически относиться к самому Гоголю, и к его произведению, включая его будущие обещания о новых обсуждениях быта России.

Сам же критик согласился с утверждением Гоголя, что нет нужды возносить его картину до небес, а лучше просто описать все её плюсы или минусы. Поэтому в свое время Белинский осудил Аксакова, за восхваление писателя, без предъявления на то причин и на различные плюсы произведения. То, что эта картина имеет, как и плюсы, так и минусы, которые стоит обсудить и проанализировать, а не выдумать себе что-то. Как критик сказал в «Мертвых душах» есть свои нюансы, которые и стоит прокомментировать.

Белинский, который в период написания «Мертвых душ» увлекался философией Гегеля, как, в прочем и сам Гоголь, старался в своих критических отзывах в большой степени сосредоточиться на положительной стороне русского народа. То, что поэзия, должна принести удовольствие не только нашему народу но и всеми миру, чтобы русские смогли завоевать титул «исторического» народа. Белинский пытался показать, что в «Мертвых душах» Гоголя, есть достаточное количество положительных сторон, ясное и яркое их определение, но одновременно и искажение некоторых фактов русской жизни. По его мнению, именно на это другие критики должны направлять свое внимание в «Мертвых душах»

Несколько интересных сочинений

• Образ и характеристика Алены Дмитриевны в поэме Песня про купца Калашникова Лермонтова

  Впервые об Алене Дмитриевне мы узнаем из рассказа опричника Кирибеевича на пиру у Ивана Грозного. Царь, заметив унылого любимца, стал допытываться, отчего он кручинится.

• Сочинение Образ Валека в рассказе В дурном обществе Короленко

  Валек это один из главных героев по вести Короленка «В дурном обществе». Точнее сказать это один из интересных образов повести, то есть Валек это лучший друг самого главного героя произведения.

Любовь – сильнейшее чувство, которое может испытать человек. Она многогранна и каждая из этих граней имеет свой цвет. Ошибаются те, кто думает, что цвет любви – красный. Красный – это один из оттенков любви

• Все герои романа Капитанская дочка Пушкина сочинение

  Характеристика всех героев романа Пушкина

• Умен ли Чацкий в комедии Горе от ума Грибоедова? (можно ли назвать его умным)

  Уже название произведения «Горе от ума» вызывает мысль о том, что же такое ум и как от него может следовать горе. Но видимо в самом названии автор настроил читателя на мысль о том, кто в комедии умен и как он тот ум использует.

«Мертвые души» вышли в свет в 1842 году и волей-неволей оказались в центре совершавшегося эпохального раскола русской мысли XIX века на славянофильское и западническое направления. Славянофилы отрицательно оценивали петровские реформы и видели спасение России на путях православно-христианского ее возрождения. Западники идеализировали петровские преобразования и ратовали за их углубление. А Белинский, увлекаясь французскими социалистами, даже настаивал на революционных изменениях существующего строя. Он отрекся от идеалистических воззрений 1830-х годов, от религиозной веры и перешел на материалистические позиции. В искусстве слова он все более и более ценил мотивы социально-обличительные, а к религиозно-нравственным проблемам относился уже скептически. И славянофилы, и западники хотели видеть в Гоголе своего союзника. А полемика между ними мешала объективному пониманию содержания и формы «Мертвых душ».

После выхода в свет первого тома поэмы на нее откликнулся Белинский в статье «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (Отечественные записки. – 1842. – № 7). Он увидел в поэме Гоголя «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни». Русский дух поэмы «ощущается и в юморе, и в иронии, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и „подлеца Чубарого “ включительно… Нигде ни в одном слове автор не намерен смешить читателя: все серьезно, спокойно, истинно и глубоко… Нельзя ошибочнее смотреть на „Мертвые души“ и грубее их понимать, как видя в них сатиру».

Одновременно с этой статьей Белинского вышла в Москве брошюра славянофила К. С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя „Похождения Чичикова, или Мертвые души“». К. С. Аксаков противопоставил поэму Гоголя современному роману, явившемуся в свет в результате распада эпоса. «Древний эпос, перенесенный из Греции на Запад, мелел постепенно; созерцание изменялось и перешло в описание». «Название поэмы сделалось укоризненно-насмешливым именем. Все более и более выдвигалось происшествие, уже мелкое и мелеющее с каждым шагом, и наконец сосредоточило на себе все внимание, весь интерес устремился на происшествие, на анекдот, который становился хитрее, замысловатее, занимал любопытство, заменившее эстетическое наслаждение; так снизошел эпос до романов и, наконец, до французской повести. Мы потеряли, мы забыли эпическое наслаждение; наш интерес сделался интересом интриги, завязки: чем кончится, как объяснится такая-то запутанность, что из этого выйдет?»

И вдруг является поэма Гоголя, в которой мы с недоумением ищем и не находим «нити завязки романа», ищем и не находим «интриги помудренее». «На это на все молчит поэма; она представляет вам целую сферу жизни, целый мир, где опять, как у Гомера, свободно шумят и блещут воды, всходит солнце, красуется вся природа и живет человек». Конечно, «Илиада» Гомера не может повториться, да Гоголь и не ставит такой цели перед собой. Он возрождает «эпическое созерцание», утраченное в современной повести и романе. «Некоторым может показаться странным, что лица у Гоголя сменяются без особенной причины: это им скучно; но основание упрека лежит опять-таки в избалованности эстетического чувства. Именно эпическое созерцание допускает это спокойное появление одного лица за другим, без внешней связи, тогда как один мир объемлет их, связуя их глубоко и неразрывно единством внутренним». Какой же мир объемлет поэма Гоголя, какой единый образ объединяет в ней все многообразие явлений и характеров? «В этой поэме обхватывается широко Русь», тайна русской жизни заключена в ней и хочет выговориться художественно.

Таковы основные мысли брошюры К. С. Аксакова, слишком отвлеченной от текста поэмы, но проницательно указавшей на принципиальные отличия «Мертвых душ» от классического западноевропейского романа. К сожалению, этот взгляд остался неразвитым и не закрепился в сознании читателей и в подходе исследователей к анализу гоголевской поэмы. Восторжествовала точка зрения Белинского, которую он высказал не в первой, а в последующих статьях, полемически направленных против брошюры Аксакова.

В статье «Несколько слов о поэме Гоголя „Похождения Чичикова, или Мертвые души“» (Отечественные записки. – 1842. – № 8), полемизируя с брошюрой К. С. Аксакова, Белинский говорит: «В смысле поэмы „Мертвые души“ диаметрально противоположны „Илиаде“. В „Илиаде“ жизнь возведена на апофеозу; в „Мертвых душах“ она разлагается и отрицается; пафос „Илиады“ есть блаженное упоение, проистекающее от созерцания дивно божественного зрелища; пафос „Мертвых душ“ есть юмор, созерцающий жизнь „сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы“».

В первой статье Белинский подчеркивал жизнеутверждающий пафос «Мертвых душ», теперь он делает акцент на обличении и отрицании. Еще более усиливается это в следующей статье, где Белинский откликается уже на возражения К. С. Аксакова в девятом номере «Москвитянина» за 1842 год. Белинский и называет эту статью «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя „Мертвые души“» (Отечественные записки. – 1842. – № 11). Обращая внимание на слова Гоголя в первом томе о «несметном богатстве русского духа», Белинский с иронией говорит: «Много, слишком много обещано, так много, что негде и взять того, чем выполнить обещание, потому что того и нет еще на свете…» «Не зная, как, впрочем, раскроется содержание в двух последних частях, мы еще не понимаем ясно, почему Гоголь назвал „поэмою“ свое произведение, и пока видим в этом названии тот же юмор, каким растворено и проникнуто насквозь это произведение… И поэтому великая ошибка писать поэму, которая может быть возможна в будущем».

Получается, что Белинский глубоко сомневается теперь в позитивном, жизнеутверждающем начале русской жизни, считает устремления творческой мысли Гоголя рискованными и видит преимущество «Мертвых душ» над эпосом в глубине и силе обличения темных сторон русской действительности. Вслед за этими двумя статьями Белинского, воспринятыми догматически как последнее слово никогда не ошибавшегося великого критика-демократа и социалиста, несколько поколений русских читателей и литературоведов видели в «Мертвых душах» Гоголя только беспощадную сатиру на «мерзости» крепостнической действительности.

Гоголя огорчала односторонность Белинского и его друзей в оценке поэмы. В письме к другу из Рима он сетовал: «Разве ты не видишь, что еще и до сих пор все принимают мою книгу за сатиру и личность, тогда как в ней нет и тени сатиры и личности, что можно заметить вполне только после нескольких чтений». И он спешил убедить современников в том, что его поняли неправильно, что задуманный им второй том все поставит на свои места и выпрямит возникшее в восприятии его поэмы искривление.

Это творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни; творение необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта - и в то де время глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое…

В «Мертвых душах» автор сделал такой великий шаг, что все, доселе им написанное, кажется слабым и бледным в сравнении с ними… В «Мертвых душах» он совершенно отрешился от малороссийского элемента и стал русским национальным поэтом во всем пространстве этого слова. При каждом слове его поэмы читатель может говорить:

Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Этот русский дух ощущается и в юморе, и в иронии, и в выражении автора, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и «подлеца чубарого» включительно, - в Петрушке, носившем с собою особенный воздух, и в будочнике, который при фонарном свете, впросонках, казнил на ногте зверя и снова заснул. Знаем, что чопорное чувство многих читателей оскорбится в печати тем, что так субъективно свойственно ему в жизни, и назовет сальностями выходки вроде казненного на ногте зверя; но это значит не понять поэмы, основанной на пафосе действительности, как она есть.

«Мертвые души» прочтутся всеми, но понравятся, разумеется, не всем. В числе многих причин есть и та, что «Мертвые души» не соответствуют понятию толпы о романе, как о сказке, где действующие лица полюбили, разлучились, поженились и стали богаты и счастливы. Поэмою Гоголя могут вполне насладиться только те, кому доступна мысль и художественное выполнение создания, кому важно содержание, а не «сюжет»; для восхищения всех прочих остаются только места и частности. Сверх того, как всякое глубокое создание, "Мертвые души" не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих: читая их во второй раз, точно читаешь новое, никогда не виданное произведение. «Мертвые души» требуют изучения. К тому же еще должно повторить, что юмор доступен только глубокому и сильно развитому духу. Толпа не понимает и не любит его. У нас всякий писака так и таращится рисовать бешеные страсти и сильные характеры, списывая их, разумеется, с себя и с своих знакомых. Он считает для себя унижением снизойти до комического и ненавидит его по инстинкту, как мышь кошку. «Комическое» и «юмор» большинство понимает у нас как шутовское, как карикатуру, - и мы уверены, что многие не шутя, с лукавою и довольною улыбкою от своей проницательности, будут говорить и писать, что Гоголь в шутку назвал свой роман поэмою… Именно так! Ведь Гоголь большой остряк и шутник, и что за веселый человек, боже мой! Сам беспрестанно хохочет и других смешит!.. Именно так, вы угадали, умные люди…

Что касается до нас, то, не считая себя вправе говорить печатно о личном характере живого писателя, мы скажем только, что не в шутку Гоголь назвал свой роман «поэмою» и что не комическую поэму разумеет он под нею. Это нам сказал не автор, а его книга. Мы не видим в ней ничего шуточного и смешного; ни в одном слове не заметили мы намерения автора смешить читателя: все серьезно, спокойно, истинно и глубоко… Не забудьте, что книга эта есть только экспозиция, введение в поэму, что автор обещает еще две такие же большие книги, в которых мы снова встретимся с Чичиковым и увидим новые лица, в которых Русь выразится с другой своей стороны… Нельзя ошибочнее смотреть на «Мертвые души» и грубее понимать их, как видя в них сатиру…

(В.Г. Белинский «Похождения Чичикова, или Мертвые души» )

Так глубоко значение, являющееся нам в «Мертвых душах» Гоголя! Пред нами возникает новый характер создания, является оправдание целой сферы поэзии, сферы, давно унижаемой; древний эпос, восстает пред нами… Пред нами, в этом произведении, предстает чистый, истинный, древний эпос, чудным образом возникший в России; предстает он пред нами, затемненными целым бесчисленным множеством романов и повестей, давно отвыкшими от эпического наслаждения. Какие новые струны наслаждения искусством разбудил в нас он!..

Некоторым может показаться странным, что лица у Гоголя сменяются без особенной причины; это им скучно; но основание упрека лежит опять в избалованности эстетического вкуса, как оно есть. Именно эпическое созерцание допускает это спокойное появление одного лица за другим, без внешней связи, тогда как один мир объемлет их, связуя их глубоко и неразрывно единством внутренним.

Если сказать несколько слов о самом произведении, то первый вопрос, который нам бы сделали, будет: какое содержание? Мы сказали, что здесь нечего искать содержания романов и повестей; это поэма, и, разумеется, в ней лежит содержание поэмы. Не входя подробно в раскрытие первой части, в которой во всей, разумеется, лежит одно содержание, мы можем указать, по крайней мере, на ее окончание, так чудно, так естественно вытекающее. Чичиков едет в бричке, на тройке; тройка понеслась шибко, и кто бы ни был Чичиков, хоть он и плутоватый человек, и хоть многие и совершенно будут против него, но он был русский, он любил скорую езду, - и здесь тотчас это общее народное чувство, возникнув, связало его с целым народом, скрыло его, так сказать; здесь Чичиков, тоже русский, исчезает, поглощается, сливаясь с народом в этом общем ему всему чувстве. Пыль от дороги поднялась и скрыла его; не видать, кто скачет, - видна одна несущаяся тройка. И когда здесь, в конце первой части, коснулся Гоголь общего субстанциального чувства русского, то вся сущность (субстанция) русского народа, тронутая им, поднялась колоссально, сохраняя ее связь с образом, ее возбудившим. Здесь проникает наружу и видится Русь, думаем мы, тайным содержанием всей его поэмы. И какие это строки, что дышит в них! И как, несмотря на мелочность предыдущих лиц и отношений на Руси, - как могущественно выразилось то, что лежит в глубине, то сильное, субстанциальное, вечное, не исключаемое нисколько предыдущим. Это дивное окончание, повершающее первую часть, так глубоко связанное со всем предыдущим и которое многим покажется противоречием, - каким чудным звуком наполняет оно грудь, как глубоко возбуждаются все силы жизни, которую чувствуешь в себе разлитою вдохновенно по всему существу.

Ни разу еще, ни в одном произведении нашей литературы не был так глубоко, так всесторонне изображен русский человек, как в «Мертвых душах», и что всего замечательнее, нигде еще не представал перед нами русский человек в таком выгодном свете, как в «Мертвых душах». А великорусская песня! песня русская, как называется она, и справедливо: ибо стало это племя не имеет односторонности, когда могло создать все государство и слить во живое едино все, с первого взгляда разнородные, враждующие члены; имя: «Русский» осталось за ним и вместе с Россией. Когда хотят говорить отдельно о действиях других племен, то придают им их племенное имя, потому что, отдельно взятые, они представляют, каждое, односторонность, от которой освобождаются, становясь русскими, с помощью великорусского элемента. А великорусское племя, следовательно, не имело этой односторонности или уничтожило ее самобытно, в своей собственной жизни, когда создало целое государство и дало в нем развиться свободно всем частям. Итак, имя «русский» слилось с этим племенем, духом которого живет и дышит государство; название: русская песня, осталось преимущественно, и по праву за песнею великорусскою. А русская песня, которую так часто вспоминает Гоголь в своей поэме, русская песня! Что лежит в ней? Как широк напев ее! Кажется, дух и образ великого, могучего пространства, о котором так прекрасно говорит Гоголь, лежит в ней. Нет ей конца, бесконечная песня, как называет ее он же. В самом деле, нельзя сказать, что русская песня оканчивается; она не оканчивается, но уносится. Когда слушаешь, как широкие волны звуков раздаются слабее и слабее и наконец затихают так, что слух едва ловит последние звуки русской песни - нет, она не кончилась, не унеслась, удалилась только и где-то поется, вечно поется.

(К.С. Аксаков «Несколько слов о поэме Гоголя “Похождения Чичикова, или Мертвые души”» )

А что греха таить, господа... Ведь «Мертвые души» и точно тяжелая книга и страшная. Страшная и не для одного автора. Чего заглавие-то одно стоит...

Что бы было с нашей литературой, если бы он один за всех нас не подъял когда-то этого бремени и этой муки и не окунул в бездонную телесность нашего столь еще робкого, то рассудительного, то жеманного, пусть даже осиянно-воздушного пушкинского слова.

(Иннокентий Анненский «Эстетика “Мертвых душ” и ее наследье» )

Давно не встречали мы произведения, в котором внешняя жизнь и содержание представляли бы такую резкую и крайнюю противоположность с чудным миром искусства, в котором положительная сторона жизни и творящая сила изящного являлись бы в такой разительной между собой борьбе, из которой один лишь талант Гоголя мог выйти достойно с венцом победителя. Может быть, таков должен быть характер современной поэзии вообще - как бы то ни было, но здесь первый источник разногласию мнений, которыми встречено произведение.

Раскроем сначала сторону жизни внешней и проследим поглубже те пружины, которые поэма приводит в движение. Кто герой ее? Плутоватый человек, как выразился сам автор. В первом порыве негодования против поступков Чичикова можно бы прямее назвать его и мошенником. Но автор раскрывает нам глубоко всю тайную психологическую биографию Чичикова; берет его от самых пелен, проводит через семью, школу и все возможные закоулки жизни, и нам открывается ясно все развитие его жизни, и мы увлечены необыкновенным даром постижения, какой раскрыт автором при чудной анатомии его характера. Внутренняя наклонность, уроки его отца и обстоятельства воспитали в Чичикове страсть к приобретению. Проследив героя вместе с автором, мы смягчаем имя мошенника - и согласны его даже переименовать в приобретателя. Что же? герой, видно, пришелся по веку. Кто ж не знает, что страсть к приобретению есть господствующая страсть нашего времени, и кто не приобретает? Конечно, средства к приобретению различны, но когда все приобретают, нельзя же не испортиться средствам - и в современном мире должно же быть более дурных средств к приобретению, чем хороших. Если с этой точки зрения взглянуть на Чичикова, то мы не только поддадимся на приглашение автора назвать его приобретателем, но даже принуждены будем воскликнуть вслед за автором: да уж полно, нет ли в каждом из нас какой-нибудь части Чичикова? Страсть к приобретению ужасно как заразительна: на всех ступенях многосложной лестницы состояний человека в современном обществе едва ли не найдется по нескольку Чичиковых. Словом, всматриваясь все глубже и пристальнее, мы наконец заключим, что Чичиков в воздухе, что он разлит по всему современному человечеству, что на Чичиковых урожай, что они как грибы невидимо рождаются, что Чичиков есть настоящий герой нашего времени, и, следовательно, по всем правам может быть героем современной поэмы.

Но из всех приобретателей Чичиков отличился необыкновенным поэтическим даром в вымысле средства к приобретению. Какая чудная, подлинно вдохновенная, как называет ее автор, мысль осенила его голову! Раз поговоривши с каким-то секретарем, и услыхав от него, что мертвые души по ревизской сказке числятся и годятся в дело, Чичиков замыслил скупить их тысячу, переселить на Херсонскую землю, объявить себя помещиком этого фантастического селения и потом обратить его в наличный капитал посредством залога. Не правда ли, что в этом замысле есть какая-то гениальная бойкость, какая-то удаль плутовства, фантазия и ирония, соединенные вместе? Чичиков в самом деле герой между мошенниками, поэт своего дела: посмотрите, затевая свой подвиг, какою мыслию он увлекается: «А главное-то хорошо, что предмет-то покажется всем невероятным, никто не поверит». Он веселится своему необычному изобретению, радуется будущему изумлению мира, который до него не мог выдумать такого дела, и почти не заботится о последствиях в порыве своей предприимчивости. Самопожертвование мошенничества доведено в нем до крайней степени: он закален в него, как Ахилл в свое бессмертие, а потому, как он, бесстрашен и удал…

(С.П. Шевырев «Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Гоголя» )

«Мертвые души» потрясли всю Россию. Предъявить современной России подобное обвинение было необходимо. Это история болезни, написанная рукою мастера. Поэзия Гоголя - это крик ужаса и стыда, который издает человек, опустившийся под влиянием подлой жизни, когда он вдруг увидит в зеркале свое оскотинившееся лицо. Но чтобы подобный крик мог вырваться из груди, надобно было, чтобы в ней оставалось что-то здоровое, чтобы жила в ней великая сила возрождения…

«Мертвые души» - удивительная книга, горький упрек современной Руси, но не безнадежный. Там, где взгляд может проникнуть сквозь туман нечистых, навозных испарений, там он видит удалую, полную силы национальность.

(Герцен о творчестве Гоголя )

1. Работа Н. В. Гоголя над поэмой «Мертвые души».

2. Оценка поэмы критиками.

3. Жанр «Мертвых душ».

4. Мир «мертвых душ» в поэме.

5. Оценка действительности в лирических отступлениях, авторские размышления.

Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души» была написана приблизительно за 17 лет, а сюжет ее, как и сюжет «Ревизора», был подсказан А. С. Пушкиным. Работа над «Мертвыми душами» оказалась для писателя совсем нелегкой: он многократно переделывал каждую написанную часть. Н. В. Гоголь в письме А. Ф. Орлову писал: «Если только поможет Бог произвести все так, как желает душа моя, то, может быть, и я сослужу земле своей службу не меньшую той, какую ей служат все благородные и честные люди на других поприщах. Многое нами позабытое, пренебреженное, брошенное следует выставить ярко в живых, говорящих примерах, способных подействовать сильно. О многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности». И здесь он оказался абсолютно прав - его творчество, и в частности поэма «Мертвые души», оказали глубокое воздействие на читателей-современников Гоголя, и не оставляют равнодушными читателей сегодняшних дней.

Когда 21 мая 1842 года «Мертвые души» вышли в свет, они немедленно вызвали ожесточенные споры. Гоголя обвиняли в клевете на Россию и в том; что он показал «какой- то особый мир негодяев, который никогда не существовал и не мог существовать», другие критики, как, например, В. Г. Белинский, отметили ее выдающееся значение не только для литературной жизни, но и для общественной. В. Г. Белинский писал: «Столь же важный шаг вперед со стороны таланта Гоголя видим мы и в том, что в "Мертвых душах" он совершенно отрешился от малороссийского элемента и стал русским национальным поэтом во всем пространстве этого слова. При каждом слове его поэмы читатель может говорить:

Этот русский дух ощущается и в юморе, и в иронии, и в выражении автора, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и «подлеца чубарого» включительно, - в Петрушке, носившем с собой свой особенный воздух, и в будочнике, который при фонарном свете, впросонках, казнил на ногте зверя и снова заснул...»

«... Какой огромный, какой оригинальный сюжет... Вся Русь явится в нем!» - писал Гоголь о поэме Жуковскому. Сам автор определяет жанр своего произведения как «малую эпопею», поскольку в ее средоточии «частное и невидимое лицо, но, однако же, значительнее во многих отношениях для наблюдателя души человеческой...» Объясняя оригинальность малой эпопеи, Гоголь пишет, что, хотя многие из них написаны в прозе, они могут быть «причислены к созданиям поэтическим». Николай Васильевич создал совершенно новый тип романа, сочетавший сатиру на Россию Чичиковых, Ноздревых, Плюшкиных и лирическую поэму о Руси - родине великого народа, и, называя «Мертвые души» поэмой, автор ставил цель - подчеркнуть особенную роль в нем лирического начала.

То есть Гоголь наравне с сатирическим отрицанием вводит элемент воспевающий, созидательный - образ России. С этим образом связано «высокое лирическое движение», которым в поэме местами замещается комическое повествование. Значительное место в поэме «Мертвые души» занимают лирические отступления и вставные эпизоды, что свойственно поэме как литературному жанру. В лирических отступлениях Гоголь затрагивает самые драматические российские общественные вопросы. Мрачным картинам русской жизни противопоставлены мысли автора о высоком назначении человека, о судьбе Родины и народа.

Миру «мертвых душ» в поэме противопоставлен лирический образ народной России, о которой автор пишет с любовью и восхищением. За неприглядным кругом помещичьей и чиновничьей России Гоголь ощущал душу русского народа, которую и выразил в образе быстро несущейся вперед тройки, олицетворяющей собой силы России: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несешься?»

Главным предметом внимания Гоголя в «Мертвых душах» стала социальная болезнь общества, для достоверности изображения которой писатель пользуется приемами социальной типизации. В воссоздании галереи помещиков автор мастерски сочетает общее и индивидуальное. Практически все персонажи «Мертвых душ» статичны и, кроме Плюшкина и Чичикова, не развиваются, то есть запечатлены автором как итог. То есть Манилов, Коробочка, Собакевич и проч. и есть «мертвые души».

Лирические же отступления дают возможность читателю пронять отношение автора к описываемой ситуации, представить то, о чем беспокоится писатель, а также ввести в повествование «незримых» героев - русский народ. Так, к примеру, в знаменитом лирическом отступлении о «птице-тройке» автор не забывает упомянуть и того мастера, который и создал тройку: «Не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро, живьем, с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик». Таким образом, можно сказать, что в противовес аферистам, лентяям и самодурам существуют еще на русской земле расторопные люди - крепостные крестьяне, которым Россия обязана своим процветанием.

В лирических отступлениях автор задумывается о судьбе России: ее прошлом, настоящем и будущем. В первом томе поэмы Николай Васильевич раскрыл тему прошлого родины. Задуманные им второй и третий тома должны были рассказывать о настоящем и будущем России. Этот замысел частенько можно сравнивают со второй и третьей частями «Божественной комедии» Данте: «Чистилище» и «Рай». Но произошло так, что этим замыслам не суждено было реализоваться: второй том оказался неудачным по идее, а третий так и не был написан. Поэтому Гоголь, задумываясь о будущем России, задавал вопрос: «Русь, куда же ты несешься? Дай ответ! Не дает ответа».

Впечатление от вышедшей книги Гоголя было поистине ошеломляющим. Вокруг нее сразу же разгорелись ожесточенные споры, ставшие одним из самых острых эпизодов идейной борьбы в русской литературе первой половины 40-х годов. По справедливому замечанию Белинского, эти «беспрерывные толки и споры» о «Мертвых душах» были вопросом столько же литературным, сколько и общественным, явились «столкновением старых начал с новыми», битвой «двух эпох». С яростной бранью ополчилась против Гоголя реакционная критика. Греч назвал поэму Гоголя смесью вздора, пошлости и пустяков, а мир, показанный в ней, определил как мир негодяев, который никогда не существовал и не мог существовать, слог же — представляющим собою «дерзновенное восстание против правил грамматики и логики» (Северная пчела, 1842, № 137). Сенковский писал, что Гоголь в «Мертвых душах» систематически унижает русских людей, что ряд лиц, особенно из простого народа, «вызывает тошноту», и поэтому не случайно многие не хотят знакомиться с «нечистыми» героями произведения, и если «порядочные русские в действительности неохотно сближаются с людьми низкого сословия», причиною тому должен быть распространившийся между ними «благородный вкус к изяществу, опрятности». По мнению Сенковского, образ Чичикова «не жизнь, а фикция». Читая «Мертвые души», надо «забыть русский язык. В поэме нет ни языка, ни логики, ни отделки, ни порядка в предложениях» (Библиотека для чтения, 1842, т. 53, отд. XI.).

К Булгарину, Гречу, Сенковскому присоединился Н. Полевой, считавший «Мертвые души» показателем полного падения дарования Гоголя. Содержание поэм и представляется Полевому невообразимой чепухой, грубой карикатурой, в которой лица — небывалые преувеличения, отвратительные мерзавцы или полные дураки, а «описания в подробностях таковы, что невольно бросаешь книжку». «Мертвые души» —это клевета на человека, клевета на родную землю, на русских людей. Слог и язык самого автора не уступает в грубости и пошлости слогу и языку героев произведения и этим нескладным, неясным русским языком Гоголь «изъясняет мысль, что почитает себя каким-то учителем своих соотечественников». «Что можно сказать о таком создании», — восклицает Полевой и отвечает: «Искусство в «Мертвых душах» и не ночевало. Поэма не имеет к нему никакого отношения. Она явление — вне искусства» (Русский вестник, 1842, № 5—6. Отдел III. Критика.).

По-иному выступили против поэмы Гоголя славянофилы. Один из их лидеров, С. И. Шевырев, признавая наличие у Гоголя «чудного дара», настойчиво проводил мысль, что этот «чудный дар» заключается в юморе, в смехе, основой которого является «безвредная бессмыслица», что юмор Гоголя есть нечто субъективное, привносимое писателем в действительность, отчего все предметы становятся у него «смешною стороною». Смехом, а не чем иным Гоголь «забирает в свои владений» и «грубый скарб низменной природы человека». Смех часто «увлекает фантазию поэта» настолько, что «характеры выходят из границ своей истины и это ограничивает взгляд на изображаемую действительность, мешает обхватывать жизнь во всей ее полноте и в широком объеме», дает только одну отрицательную, смешную сторону (Москвитянин, 1842, № 7, ч. IV,). Правда, Шевырев приветствует обещание Гоголя в первом томе «Мертвых душ» показать читателю в последующих частях поэмы «все несметное богатство русского духа», верит в то, что писатель свое обещание выполнит, а пока призывает Гоголя отказаться от изображения «низкой действительности» и обратиться к светскому быту.

Весь пафос статьи Шевырев направляет против сатирического, обличительного, общественного характера «Мертвых душ».

Высоко оценил «Мертвые души» В. Майков. «Ни разу еще ни в одном произведении нашей литературы», читаем у него, «не был так глубоко , так всесторонне изображен русский человек, как в «Мертвых душах», и что всего замечательнее, нигде еще не представал перед нами русский человек в таком выгодном свете, как в «Мертвых душах». По Майкову, Гоголь расшевелил читающий люд, пробудил внимание к современной жизни, к переоценке многих бесспорных до появления поэмы ценностей: моральных, нравственных, эстетических. Гоголь не упускает общечеловеческого начала. Его герои прежде всего люди. В каждом из них читатель обнаружит общечеловеческие движения (радость, скорбь, привязанность, равнодушие, неприязнь), и это вызывает «сочувствие не разучившегося думать и чувствовать читателя». Хотя в большинстве своем герои у Гоголя «скучны, противны», они «живая жизнь», а последняя всегда отрадна сама по себе, независимо от определяющих ее условий. Жизнь, как таковая, великое благо, и герои «Мертвых душ» живут всеми силами своего существа. «Смотришь и размышляешь, что совершают они на основании общечеловеческих побуждений и что является прямым следствием местных и исторических условий». Читатель «невольно чувствует довольство от сообщества с этими совершенно живыми людьми» (Майков В . Критические статьи (1845—1847 гг.). СПб., 1891, с. 265-266.).

В подобной оценке героев «Мертвых душ» В. Майков неожиданно перекликался с К. С. Аксаковым, писавшим, что Гоголь «не лишает лицо, отмеченное мелкостью, низостью, ни одного человеческого движенья» (Аксаков К. С . Несколько слов о поэме Н. В. Гоголя «По* хождения Чичикова, или Мертвые души». М., 1842, с. 13.).

Из приведенного материала видно, что разгоревшиеся вокруг поэмы Гоголя споры были по существу спорами не столько о «Мертвых душах», сколько спорами о творчестве Гоголя в целом, об искусстве вообще, его задачах, роли, цели и назначении, о путях развития русской литературы.

С резкой отповедью реакционной журналистике и с критикой, предварявшей суждения В. Майкова о «Мертвых душах», выступил В. Белинский, утверждая великое значение творения Гоголя. «Мертвые души» дали Белинскому бесценный материал для разработки теории реализма, для развития русского общественного и эстетического сознания. С присущей ему страстностью и прямотой говорил Белинский о полном непонимании большинством читателей поэмы Гоголя, о характере его юмора, который не привносится писателем в действительность, а отражает ее самое, ее ненормальные, пошлые, уродливые стороны. Комизм Гоголя не в способности находить во всем смешное, но в «верности жизни, в способности не щадить ничтожества, не скрывать и не скрашивать его безобразия, так как и пленяя изображением этого ничтожества, Гоголь возбуждает к нему отвращение. Юмор Гоголя — могущественное орудие духа отрицания, разрушающее старое и приготовляющее новое» (Белинский В . Г . Полн. собр. соч. в 13-ти т. М., 1956, т. VI, с. 538.). «Оружием юмора Гоголь служит высокому и прекрасному» (X, 199). «Смех, — писал и Герцен,— одно из самых сильных орудий против всего, что отжило и еще держится, бог знает на чем, важной развалиной, мешая расти свежей жизни и пугая слабых» (Герцен А. И. Полн. собр. соч. в 30-ти т. JL, 1952, т. XIII, с. 190.).

В первой же рецензии, посвященной «Мертвым душам», Белинский писал, что новое произведение Гоголя есть «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовию к плодовитому зерну русской жизни; творение необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта — и в то же время глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое... В «Мертвых душах» автор сделал такой великий шаг, что все, досоле им написанное, кажется слабым и блед-ным в сравнении с ними» (Белинский В . Г . Полн. собр. соч. в 13-ти т. М., 1956, т. VI, 217).